Митя. Жуков Евгеньевич Максим

      Звенящую тишину деревенской ночи предательски разорвал лай нашего Грея. Немецкий исполин метался из стороны в сторону, пытаясь скинуть ошейник, который был присобачен к ржавой пудовой цепи. Она с глухим стуком била о тротуар, отмеряя рывки нашего свирепого и преданного стражника.

      Этот пес не был обычной пустолайкой, каких на деревне, что снега зимой, – он был умным, и всегда отличал пустяковый шум от звука непрошенных гостей. Я помнил его еще совсем щенком, когда дед Илья принес его отцу: рыжий окрас густой шерсти в подпалинах, верный и понимающий взгляд, с черным как ночь мокрым носом. Пес рос очень быстро, и батя даже пару раз брал его с собой на охоту. Но то ли от природной доброты, то ли по каким-то еще делам, Грей бегал только за бабочками и мышами, и после недолгих раздумий отец посадил его на цепь, со словами «Пущай хоть так свой хлеб отрабатывает, коли на зверя тяму нет».

      Рвению моего мохнатого друга сегодняшней ночью могли послужить только две причины: перепутавший день с ночью пьяный Гера, иногда помогающий нам по хозяйству, или сбежавший из стайки боров бабушки Зои, которая жила через улицу, в трех огородах от нашего дома. Судя о проникающему везде поросячьему визгу, на который Гера был не способен, я понял: причина в борове.

      Скинув с себя одеяло и нащупав доски пола, я тихонько сполз с перины. На цыпочках подойдя ближе к окну, которое выходило на залитый лунным светом двор, я увидел картину: Грей, наполовину перевалившись через забор, насколько хватало цепи, пытался оторвать самую вкусную часть от непрошенного гостя.

      – Грей, давай! – шепотом, сквозь улыбку, произнес я, чтобы мамка не услышала через стенку. – Задай ему хорошенько, чтобы знал как от старухи убегать!

      Самого борова видно не было, мешал деревянный забор, и лишь тень, которую он отбрасывал на землю, доставала до середины дороги, выдавая его гигантские размеры. По звуку с той стороны забора было слышно, что он пытается проломить калитку. Через мгновение послышалось шарканье шагов за стеной. «Отец проснулся», – подумал я и пулей шмыганул под одеяло!

      Басистый лай Грея начали подхватывать соседские псы, которых хлебом не корми, только дай погавкать. Я различал их по голосу: первым подхватил Байкал у Селивановых, чей огород располагался сразу за нашим, за ним следом завыла Найда ветерана труда и орденоносца Трудового Красного Знамени деда Коли Власова – их дом был наискосок через дорогу. А дальше, как волнами по реке, затянули за компанию Камышинский бестолочь Бантик, в два хвоста наперебой охотничьи псы Травниковых, и старый сторожевой пес тети Нины Гундаревой, чья изба была почти на краю деревни. Я внимательно вслушивался в переливы хвостатого хора и даже приоткрыл окно, но сторожевой Лорд бабушки Зои голоса так и не подал.

      Скрипнула дверь, за которой послышался отцовский кашель, приправленный парочкой слов, повторить которые мне было нельзя даже в лесу, а через несколько секунд я услышал звук защелкивающегося цевья, который нельзя было перепутать ни с чем другим. Ружье в деревне было почти в каждом доме: и чтобы на охоту выйти, и чтобы семью защитить. Выстрелов я не боялся, мне даже нравился запах пороха. Отец часто брал меня с собой на охоту и даже давал палить, но в этот момент мне хотелось залезть под одеяло с головой. В маленькую щелочку между периной и одеялом на меня смотрела из окна Большая Медведица, часть которой скрывалась за крышей нашего большого деревянного дома. Звезды качнуло от выстрела.

      Лай сразу прекратился. Наступила мертвая тишина. Я не шевелился и слушал. Под одеялом было очень душно, и пот уже начал проступать на коже. Дверь отворилась. Отец тем же спокойным и неспешным шагом зашел в дом и поставил ружье возле печки.

      К слову, он обладал тем характером, который трудно чем-то сломить. За этот нрав деревенские сильно его уважали, а где уважали – там и боялись. Работал он на валке леса – трудное и опасное дело, – где, как я слышал, погибло много мужиков, которые не умели правильно обращаться с пилой. Батя умел. Он вообще все умел своими ручищами, кулаки которых больше походили на стальные кувалды, размером с мою голову. Бывало, мужики сцепятся по пьянке, а их бабы бегут к нам на двор с криками:

      – «Егор! Егор! Ведь поубивают же друг дружку! Поди расцепи окаянных!» И батя шел.

      В ту ночь его шаги приближались к моей спальне.

      – Митька, спишь?

      Мне до ужаса было интересно что с боровом, но я делал вид, что сплю.

      Он тихонько присел на край кровати, поправил одеяло, погладил меня по голове и шепотом произнес: «Всех перебьем, сынка… Всех».

      Весеннее утреннее солнце, как наша необъятная кондукторша районной электрички тетя Галя, обходило каждый двор нашей деревушки, вырастая от русла реки утром и пропадая в колодце на краю деревни вечером. Оно бесцеремонно заглядывало в окна деревянных домов и их пристроек, проверяло наличие теней, а в награду получало перепевы местных петухов.

      Наша деревня находилась на берегу небольшой реки Парчумка. Из достопримечательностей у нас была новая срубленная школа, водокачка,