Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого. Валентин Булгаков
отношу к качеству компиляции. По существу же, это, конечно, была его работа, а не моя[27].
…Через несколько дней, в первых числах января 1910 года, я подавал письмо Л. Н. Толстого секретарю В. Г. Черткова Алексею Петровичу Сергеенко в загородном помещичьем доме тетки Черткова Пашковой в деревне Крекшино, под Москвой, где проживал тогда со своей семьей Владимир Григорьевич. Сам он был не совсем здоров и лежал в постели.
Но каким образом, однако, оказался Чертков в Крекшине, а не в Ясенках, или в Засеке, или в Телятинках близ Ясной Поляны? Или он раздумал поселяться в Телятинках? Прекратил постройку дома в телятинской усадьбе? Нет, Владимир Григорьевич ничего не хотел так, как жить именно в Телятинках или в Ясенках, то есть поблизости от Ясной Поляны и от Л. Н. Толстого. И дом его в Телятинках был готов, и Чертковы со своим «двором» уже пожили в нем некоторое время, но. появилось, как тогда говорили, чисто российское «но», которое и испортило все планы ближайшего друга и единомышленника Толстого. Именно, властями запрещено было Черткову проживать в Тульской губернии. Он будто бы дурно действовал на крестьян, распространяя с помощью окружавших его молодых людей «толстовские» взгляды в деревне, чем и подкопал основание своего нового плана жизни: находиться вблизи старого друга и учителя, помогать чем можно ему, основать большой идейный центр «толстовства» и организовать издательство религиозно-философских сочинений Л. Н. Толстого. Впечатления и опыт английской свободы, должно быть, еще жили в сердце Владимира Григорьевича. К тогдашнему русскому масштабу они оказались неприменимыми.
И вот, вместо всего задуманного, скучная ссылка в глухую подмосковную, затерянную в снегах, посреди соснового бора, за несколько верст от железнодорожной станции. Тут и с мужиками приходилось быть поосторожнее, не очень их одолевать брошюрами «Посредника» и «Обновления», а то кабы не услали еще куда подальше! Чертковы очень скучали и томились в Крекшине.
Связь их с Ясной Поляной была неполная. Лев Николаевич писал им изредка, но этого было мало. Н. Н. Гусев, который раньше был связующим звеном между Ясной Поляной и усадьбой Чертковых, уже не жил в доме Льва Николаевича: 4 августа 1909 года он был арестован тульской полицией за пересылку по почте нелегальных брошюр Толстого и затем по распоряжению министра внутренних дел сослан на два года в Чердынский уезд Пермской губернии.
Пока я беседовал с близкими В. Г. Черткова, он знакомился с моей работой. Потом меня пригласили к нему. Владимир Григорьевич, большой, грузный, полулежал, прикрытый одеялом, в постели, в комнате, служившей ему одновременно и кабинетом, и спальней. Это была на редкость неуютная и плохо обставленная случайной мебелью комната. Да и та мебель, что имелась, расставлена была без большого порядка. Шкафы, стулья, табуретки, письменный стол, умывальник – все, казалось, само и произвольно заняло свои места, без вмешательства организующего человеческого разума. Окна были полузанавешены,
25 февраля 1949 г. Н. Н. Гусев писал мне по поводу этого места моих записок: «Запись Л. Н. в дневнике я понимаю иначе, чем ты, и думаю, что мое понимание правильное. Ты пишешь, что напрасно Л. Н. ждал от тебя самостоятельности, что ты хотел изложить его взгляды его же словами. Но дело в том, что систематическое изложение взглядов мыслителя в виде выдержек из сочинений этого мыслителя – прием настолько бесспорный, что Л. Н. не мог против него возражать. Я понимаю эту запись следующим образом. По прочтении твоей рукописи Л. Н. записывает в дневнике: «В общем плохо». Что же плохо? «Не его работа, а моя», то есть плоха не работа Б., не его изложение, а моя, Толстого, работа плоха. Так я и комментирую эту запись в Академическом издании, где мне принадлежит редакция дневника 1909 года. (Том этот еще не вышел и пока не намечается к изданию.) Это – пример обычного беспощадного, строжайшего к себе отношения со стороны Л. Н., – одной из характернейших черт его духовной личности». Возможно, что Н. Н. Гусев прав