Лишь сомнения. Ника Лемад
нет. Чуть не убился, зато лыбится во весь рот… Что ты там приволок с собой из города?
Сайген никак не мог утихомирить бивший его мандраж. Пытался сказать, но слова застревали в горле. Двигал ногами под водой, чтобы не уйти ко дну, смотрел в удалявшуюся спину и блаженно улыбался, подтверждая мнение, сложившееся о нем у Шейда. Глубокая синева неба отражалась в глади заводи и, стоило ее потревожить движением, как вся поверхность вслед за пловцом начинала искриться мелкими волнами, слепя.
Побарахтавшись еще немного, Сайген погреб по не успевшей уняться ряби, выбрался на берег, где на траве уже растянулся Шейд, подставляясь под теплые лучи. Не успел вылезти из воды, как, выбравшись из густых камышей, его место заняли две птицы, похожие на голубей.
– О, – сказал Сайген, не ожидая встретить здесь знакомых пернатых. Шейд приподнял голову.
– Курицы, – пробормотал, возвратив обратно голову. – Камышницы. Не пугай их, очень застенчивые птички.
Сайген расстелил полотенце рядом с Шейдом и тоже свалился на спину.
– Поймаешь их?
– Поймаю. Только там жевать нечего, разве что перья, а клювом их потом выковыривать.
Сайген еще раз осмотрел двух, как оказалось, куриц. И вынужден был признать правоту Шейда. Вздохнул и поднял глаза вверх, тут же зажмурился.
– По поводу того, что я сказал… Перед тем, как прыгнули…
– Замолчи.
– Я не понял тогда твоего замысла. И думаю об этом постоянно. И днем и ночью.
– Заткнись, – слова прозвучали еще ниже на тон. Шейд смял руками траву рядом с собой. Сайген повернул голову, сморгнул черные точки, пляшущие перед глазами. Разглядел сведенную челюсть, дрожащую нижнюю губу. На лице Шейда не было ни следа той злости и яда, что звучали в голосе. Он выглядел разбитым, он пытался держаться, но получалось у него отвратительно паршиво. И он наверняка не думал, что Сайген видит это, потому что и сам не смотрел в его сторону, а только вверх, на текущие по небу облака, перьями раскрасившие синеву.
– Хорошо, – с трудом проглотив комок в горле, Сайген внял отчаянию. Перестал давить на открытую и все еще воспаленную рану. – Могу спросить?
– Что? – прохрипел Шейд. Украдкой вытер нос, щеку тыльной стороной ладони и вернул руку на зелень.
– Это и был тоннель? Тот застывший путь, в который мы попали на несколько секунд?
Шейд кивнул, не рискуя отвечать вслух. Боялся, что голос сорвется. И все шире раскрывал глаза, хотя уже ничего не видел, ресницы все намокли и слиплись. Тщился удержать невовремя навернувшиеся слезы, но в конце концов повернул лицо; и они скатились по носу, по щеке. Вниз, на траву. И это тоже был ежедневный ритуал, дань земле, хранящей Эйну.
Сайген помолчал. Закрылся от слепящего сияния согнутой в локте рукой.
– Я пиццу приволок. И еще всякой гадости, полной пережаренного масла, чтобы ты покрылся слоями жира и наполнился холестерином. Совсем как я.
Шейд сдавленно фыркнул – Сайген был в отличной форме и наговаривал на себя только для того,