Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит. Андрей Посняков
к небу костры. Четырнадцать рыцарей закричали, корчась от невыносимой боли. Если хорошенько нагреть, человеческий жир вспыхивает быстро, и столь же быстро горит. Лошадей пожалели, не жгли живьем. По знаку криве младшие жрецы проворно перерезали животным горла. Кони повисли на постромках, привязанные к вкопанным в землю бревнам. Запахло жареным мясом, бушующее ярко-желтое пламя, жадно пожирая человеческую и конскую плоть, поднялось высоко-высоко в черное ночное небо. К отцу-месяцу и его дочкам – звездам: Аустре, Аушрине, Вакарине…
Глава 4
Литва
Он жил здесь уже год! В тринадцатом веке! Человек из двадцать первого. Сам, сам себе злой Буратино, ведь если бы не начал ездить, интересоваться, искать, то и не оказался бы в теле первобытного кунигаса из Нальшаная-Нальшан. Не оказался бы. Но ведь нужно было спасти сестру! Хотя бы – младшую… Хотя бы попытаться… Игорь и пытался, но вот… Потерял Ольгу, любимую… и встретил здесь новую любовь, собственную жену – Бируте. Копия Оленьки. Точь-в-точь. Даже привычки одинаковы.
Игорь все же не расслаблялся, беседовал со жрецами, с колдуньями. Ведь если можно сюда, то, наверное, получится и обратно? Только бы знать – как? Пока непонятно было, но молодой человек не опускал руки, искал.
Еще Игорь много размышлял о себе. Кто он вообще такой – заблудившийся во времени странник или юный литовский князь? Аспирант Игорь Ранчис или Даумантас, кунигас Нальшан и Утены? Скорее, больше, все-таки – аспирант. Да, он знал и умел все, что знал и умел Даумантас, но думал и старался поступать по-своему, насколько было возможно, иногда полностью теряя контроль, словно бы проваливаясь в небытие. Шизофрения – кажется, так это называется в психиатрии. Или какое-то пограничное состояние, девиация…
Что бы это ни было, но оно не кончалось! Правда, господину Ранчису все больше и больше нравилось считать себя князем! Вполне искренне. Тем более – Оленька… то есть Бируте. Правда, юная княгиня почему-то еще не беременела и очень сильно об этом переживала, приносила жертвы богам. Да могла ли она вообще понести от Странника? Бог весть, вернее – боги.
Игорь заметил – если на дворе какой-то языческий праздник, прославление богов, богатые жертвы, то он почти что и не Игорь, а в большей степени – Даумантас. То же самое, если битва, охота – там, где азарт. В такие моменты Странник до такой степени не принадлежал себе, что словно бы проваливался в какой-то жуткий туман. Правда, все воспринимал, но сделать ничего не мог, полностью теряя волю. Это было страшно: первобытный литовский князь творил иногда такие мерзости…
Убить детей, чтоб не выросли мстители. Выжечь все поля, чтоб обречь врагов на голод. Принести в жертву Перкунасу саму красивую пленницу. С точки зрения язычника – обычное и вполне достойное дело. Игорь же… Даже и не знал, что делать? Каяться? Молиться богам? Или… богу? Иисусу Христу, стать христианином, как был? Да, крещен в детстве, даже крестик имелся, но… Невоцерквленный Игорь был человек вполне себе светский, все его православие ограничивалось лишь крашением на Пасху яиц, поездкой на кладбище в Троицу да редкими визитами в ближайший к дому храм. Опять же –