Пристрели меня, крошка!. Ирина Крицкая
руку на перила и заговорил тихо, нагнувшись ко мне, как делают обольстители и менеджеры по продажам. – Я заглянул в документы. Узнал, что ваш папа журналист… Мне это было интересно.
Я не успела ничего съязвить, он взял меня под руку.
– Сонечка… Пройдемся. Не возражаешь? Разве тебе самой не хочется оказаться в обществе взрослого мужчины, который способен по достоинству оценить тебя? Такая женственная… Мальчикам этого не понять.
Как свободный таксист, я поперлась с ним на площадь, по узкой аллейке мимо круглых фонарей с обгоревшими мотыльками.
– Почему нас волнуют одни женщины и совершенно не волнуют другие?.. – Мэтр брезгливо покосился на проскакавшую мимо тетеньку из администрации. – Нет, эти зрелые дамы… носятся со своим опытом… Женщина должна быть наивной… трогательной… И ножку ставить вот так вот легко… как Сонечка…
Он замолчал, видимо, забыл текст. Я ему подсказала:
– Какие перышки, какой носок…
– Ну что ты! Откуда это у тебя? Если мужчина говорит комплименты, надо принимать. И ничего не бояться. Нам сюда.
Ну, вы знаете, что потом было. Нет, обошлись без вина и без яблок. Порезали дыню. Поклевали виноград. Вспомнили Лолиту. Потом я услышала про яхту. Мне стало скучно, но я не уходила. Со мной такое потом случалось, когда я творила непотребное. Знаю, что могу остановиться, но все равно прыгаю с вышки. Не пойму до сих пор – почему.
Тонкие влажные губы потянулись к моему лицу. Я увидела шею с глубокой поперечной полоской. Шея как шея, длинная, слегка поношенная, почему-то вдруг она стала покрываться мелкими красными пятнами. Ничего страшного – всего лишь возбужденный мужчина с бесом между ребер. Но рядом с ним мне показалось, что весь мир превратился в одно гигантское кладбище, а я сижу голая на свеженькой могилке.
С улицы послышался мужской смех, громкий и тяжелый. Грубое холодное «ха-ха-ха». Потом поднялось окно, пролезла черная лапа, на пол шмякнулась спортивная сумка, рука исчезла.
– Что ты? Что ты, испугалась? – спросил Полуянов, его светлые глаза стали выпуклыми, как у ящера. – Что случилось? Что ты плачешь?
Он хотел погладить. Я оттолкнула его руку. Подняла свою одежду. Одевалась быстро. Спешила уйти. Если быстро убежать, то можно представить, что ничего не было.
Я стояла у двери. Он шарил по столу. Искал ключ.
– Сейчас найду. – Мэтр запахнулся полотенцем. – Знаешь… у Набокова, кажется, есть такое место… когда мужчина, весь еще горячий и восхищенный, смотрит на свою любимую крестьянку, и она вдруг спрашивает его: «Вы не знаете, почем в городе цыплят продавали?»…
– Поросят.
– Что?
– Это у Бунина… – Я автоматически поправила, глядя, как он поворачивает ключ. – Продавали поросят.
– Прости меня.
Мэтр наклонился поцеловать. Я отвернулась.
– Подожди! – закричал он в темноту. – Что я сделал не так?
Я бежала не оглядываясь. Срочно в душ! Все смыть! Я зверски натирала себя мочалкой и говорила: «Спокойно. Я никого не убила.