Страсти по Митрофану. Наталия Терентьева
не похоже… – пожала плечами Эля. – Знали бы все, если бы снимался. Только об этом бы и говорили.
– А зачем тогда?
– Не знаю… Он вообще странный какой-то, никогда не обратила бы на него внимания, если бы не покрасился.
Волосы у Мити быстро отросли, и он состриг крашеные пряди. Эля как-то и забыла о нем. Но напомнила ей и остальным Наталья Петровна.
Где-то с середины зимы Наталья Петровна стала говорить им о талантливом мальчике, который окончил прошлый год на тройки, в этом году начал с четверок, а к зимним каникулам неожиданно подтянулся почти до пятерки по алгебре и геометрии.
– Бубенцов… Бубенцов… – с восторгом повторяла Наталья Петровна. – Ну какая же умничка… Бубенцов! Вот сел и… всем доказал! Бубенцов!
И Эля почему-то представляла себе кудрявого, веснушчатого, смешливого мальчика. Но только не этого странного крашеного чудика.
Потом, когда они уже познакомились с Митей, она как-то спросила его:
– А зачем ты покрасился?
– Меня тетя покрасила… Краску пробовала на мне… – смущенно объяснил Митя.
– Ерунда какая-то…
– Да, батя так ругался, заставлял наголо обриться… Еле уговорил его не брить меня…
Эля стала смеяться, представляя Митю обритым наголо, но мальчик неожиданно так посмотрел на нее, что она осеклась.
– Ну и потом, я себе не нравлюсь… – продолжил Митя. – Хотел, наверно, как-то поменяться…
– Как не нравишься? – ахнула Эля, удивленная тем, что Митя так откровенно говорит о своей нелюбви к самому себе.
– Не нравлюсь… Не таким бы я хотел быть…
– А каким?
– Не знаю. Но не таким. У меня волосы темные…
– Хорошие, каштановые волосы у тебя, – пожала плечами Эля. Удивительно, мальчики, оказывается, тоже о таком думают.
– Глаза тоже карие…
– А какими они должны быть?
– Не знаю, светлыми…
– Это ген какой-то арийский тебе покоя не дает. Один маленький глупый и настойчивый ген против ста тысяч других. Перебороть их не может, а настроение тебе портит.
– Почему арийский? – удивился Митя.
– Ну, славяно-балтийский, хорошо. Ты в душе – сероглазый блондин. Да?
– Ну да, я же в детстве был светлым, начал резко темнеть только лет с десяти… Сейчас подхожу к зеркалу, а там – я…
– Так ты женщинам нравишься такой, как есть! – засмеялась Эля.
– Нравлюсь… – недоверчиво хмыкнул Митя. – Ты же меня не помнишь?
– Не помню. Увидела, только когда покрасился. А так не замечала.
– У нас физкультура в прошлом году была вместе, ты не помнишь?
– Физкультура? – ахнула Эля. – Да, точно, с девятым «В»… Нет, не помню. То есть всех помню, а тебя – нет.
– Ну вот видишь. А я тебя помню.
– Но кстати… Ты играл когда-нибудь в школе на виолончели?
– А что? – спросил Митя и тут же покраснел.
– Играл,