Гордые. Дмитрий Выхватень
все невзгоды в одиночку, – да никто и подумать не мог о его нынешнем горе, другие ничего не знали – по крайней мере, вероятно, делали вид, что не знали… А потому он уставал, и, очевидно, бредил. Случалось это очень часто, по нескольку раз за день, но без потери полного рассудка, – случалось некими припадками, которые становилось всë труднее и труднее скрывать от остальных под маскою индифферентности.
Четверо беседовали очень громко, будто нарочито, а потому ему не по своей воле, но по чистейшему любопытству, удалось расшифровать пару фраз:
– И, короче, мы остались вдвоём в общаге… – рассказывала она.
– И что? Действительно он такой?
– Да, ещё какой! Я в шоке, если честно, что такое действительно может быть типо…
Но в эту минуту все особенно загалдели, зашумели – и последующие слова их безвозвратно потерялись среди гвалта. Но уже в этой суматохе, расталкивая народ, пробиралась ко входу аудитории с ключом в руках, словно через заросли терновника, пыхтя, Валерия Ивановна, тщедушная старушка, – лектор по философии. Студенты машинально, не отрываясь от своих дел, потянулись за нею. Кругом и внутри юноши всë смешалось, и в ту минуту ему стало особенно тоскливо.
– Ну что, сядешь со мною, да? – резко окликнул мягкий голос со спины его, что он встрепенулся. – Эй, чего ты застыл, не молчи!
– Да, да, давай, конечно…
Они молча пробились по течению толпы в аудиторию – колоссальное, однако, по размерам помещение, восходящее к потолку к задним местам, содержащее три значительных прохода между сиденьями – по бокам и в центре аудитории, – помещение с зелёными блëклыми стенами, и закоптелым белым потолком, и прескверным спëртым воздухом.
– Ну чего, куда сядем? – спросила человеческая фигура.
– Не знаю… – ответил юноша.
Ему льстило предоставленное право выбора с её стороны.
– Ну… ладно… Давай туда тогда, – предложила она, кивнув головою на двенадцатый ряд справа.
– Да, хорошо, давай.
Он мельком взглянул на неё и разглядел на её лице слабую задумчивость, которая, по обыкновению жизни, бывает лишь от разочарования от чего-нибудь. Он побледнел.
Они уселись благополучно в задуманное место, – уселись так, что, к удивлению, на этом ряду вообще никого более не было, – остались было на едине.
– Как дела? – спросила вдруг она, прервав неловкое их пятиминутное молчание.
Валерия Ивановна патетически тараторила на заднем фоне своим старческим и глубоким голосом.
– Нормально, сойдëт. Сейчас бы философию пережить, потом ещё две пары – и домой.
– Ну да…
– Вот зачем нам только эта философия в техническом вузе…
– Не знаю. Зачем такое спрашивать вообще? – возразила она, нехотя что-то записывая под диктовку преподавателя.
– Да так, захотелось… Прости, пожалуйста.
Человеческая фигура промолчала. Юноша посмотрел на неё: перед