Unwonderland. Мария Старко
к их стороне стола и крепко обнять каждого.
К тому времени, как солнце село и за окнами зажглись огоньки проспекта, мы все наелись, как на убой. Майло еле двигал ногами, а я шла домой так, как будто была беременной на последнем месяце.
– Наверное, я вообще неделю есть не смогу, – я охнула и с тоской покосилась на Майло.
– Я тоже. Так что там хотела эта девица?
– Спрашивала про тебя, – повторила я. В конце ужина я уже рассказала Майло про Верону, но ему же, балде, все нужно многократно повторять.
– Не знаю, что ей надо, – ответил напарник.
– По-моему, это все очень подозрительно, – покачала головой я, – что это вообще за имя такое: Верона? И сама эта мадам какая-то неприятная. Она потом к тебе не приставала?
– По-моему, она сосредоточилась на Крайчеке, – пожал плечами Майло. – Ладно, до понедельника.
Целую неделю мы действительно почти не могли ничего есть. Но это была ерунда по сравнению с напряженной работой: обходы пришлось проводить тщательнее из-за месячного рапорта, который вдруг затребовал Пройсс. Долго он добреньким не бывает – мягко стелет, да вдруг как устроит бюрократический кошмар…
Зато погода в городе улучшилась. Противные дожди закончились, и меня тянуло в парк или в лесок, или просто прогуляться с Ингрид, или в кабак к Крокеру, повидать старых знакомых. Но как назло, приходилось заниматься рабочими делами.
Однако что-то надвигалось – в этом не было никаких сомнений. Я чувствовала это все сильнее и сильнее.
***
Ингрид Хвальковска с колледжа была моей самой лучшей подругой.
Поначалу мы вместе снимали квартиру, корпели над учебниками, обсуждали сплетни и часами гуляли по мрачным улицам вроде Кроводерской, одно название которой весьма намекает на разные ужасы.
Мы искали неприятностей – и мы их находили. В школе я была спокойной и мирной девочкой, просто ангелом с виду, а в колледже как с цепи сорвалась – научилась драться, скандалить, плести интриги и все прочее, что полагается начинающему магу. И хорошо училась – я поняла, что у меня действительно всё получается. Получаются все эти волшебные штуки – не как у Святой Бабушки, а по-своему.
Сейчас я понимаю, что иначе и быть не могло – когда я была маленькой, то старалась быть хорошей для всех. Для отца, которого таким образом мечтала вернуть в свою жизнь; для матери, которую куда больше интересовали любовники и вечеринки, чем дочь. Для бабушки, которая махнула рукой на своего ребенка и пыталась вырастить вторую себя из внучки. А когда повзрослела, я поняла, что никому ничего не должна.
Не должна быть хорошей. Не должна быть плохой. Я не должна скучать и не должна быть одна.
Наша дружба с Ингрид, конечно, не оставалась безоблачной. Как-то раз мы с ней крепко повздорили, смертельно поругались и даже в сторону друг друга не смотрели, поэтому из квартиры, что мы снимали вместе, я съехала. Честно говоря, я об этом не жалею, поскольку