Пропавший посёлок. Сергей Жулей
их два всего изготовлено. Я только по особым случаям эти подстаканники достаю. Пей, пока горячий. С травками.
Даниил отхлебнул чай и принюхался к отвару.
– Похоже на таёжный сбор: тимьян, земляника, лесная смородина и… бадан?
– Бадан.
– Так он же здесь не растёт.
Фёдор Григорьевич взглянул на Дана уважительно.
– Где «здесь»?
– Ну, мы же где-то недалеко от Нижнего Новгорода?
– С чего ты взял?
– Я же там с поезда сошёл…
– Уверен?
Даниил задумался.
– В том, что вчера вечером я садился на поезд в Москве, уверен. Что сошёл с него, где-то не доезжая до Нижнего, – тоже уверен. Сначала думал, что это я во сне с него сошёл, а на самом деле… Но вот же сижу и пирожки ем. Хотя… Когда выходил отсюда на платформу, средней полосы уже и в помине не было – повсюду тайга. И бадан… Мы в Сибири, что ли?
Фёдор Григорьевич подлил себе чай, отхлебнул и посмотрел в окно:
– Нет у этого места конкретной географической привязки. Иногда кажется, что почти нащупали, а потом – опять обрыв… Ты ешь, ешь…
Дан так и застыл с набитым ртом, потом кое-как протолкнул в горло кусок недожёванного пирога и, неожиданно перейдя на «ты», спросил:
– Подожди, Григорьич, у меня вопрос: вы же не каждый день гостей принимаете, а пирожки – свежие. Вы что же, ждали меня?
Собеседник немного помолчал, а потом спокойно проговорил:
– Ну, не тебя конкретно, но ждали. Ждали того, кто нам тут со всем разобраться поможет. Запрос отправили. Думали, что «в никуда», а вот видишь – сработало!
– И кто запрос составлял?
– Погоди, не всё сразу, перегрузиться можешь. Давай спать.
Дом бабы Дуси состоял из сеней и большой проходной комнаты (она же кухня), из которой двери вели в две крохотные спальни. Домотканые половики на чисто вымытом полу создавали ощущение уюта и вызывали воспоминания детства.
– Как в деревне у бабушки!..
Дан снял кроссовки и встал босиком на коврик у дверей.
Лучи утреннего солнца, падавшие через окно на жёлтый эмалевый пол, прочертили на нём световую дорожку от кухонного стола до входа.
В правом дальнем углу комнаты виднелись образа, прикрытые полотенцами.
Сама баба Дуся – худенькая женщина лет семидесяти, с чистыми ясными глазами – хлопотала у печки.
– Я тебя Даней буду звать, – сообщила она, перекладывая со сковороды на тарелку очередную румяную лепёшку. – Мойте руки и проходите к столу. Ты, Федя, тоже посиди, в ногах правды нет.
На столе стояли обычные деревенские яства: нарезанные кружочками помидоры и огурцы вперемешку с кольцами репчатого лука и дольками зелёного перца, сдобренные зеленью и политые растительным маслом; дымящаяся варёная картошка; в глиняной миске поблёскивали рыжики в сметане, посыпанные мелко нарезанным укропом.
Фёдор Григорьевич вопросительно взглянул на бабу Дусю:
– Под грибочки можно и согрешить!..
– Ты же знаешь, я не одобряю. Ну, раз уж такой повод…
Она открыла дверцу буфета, достала три рюмки и