Мотылетки на мельнице. Мария Владимировна Фомальгаут
отряхнули колючий снег. Огляделись еще раз. У обоих проклюнулась одна и та же шальная мыслишка, что сейчас их никто не видит, они одни, без свидетелей, и можно перерезать другому горло, сбросить в бездну, сказать потом людям, ничего не знаю, ничего не видел, я был здесь один.
– А мы здесь… как оказались? – спросил Андрей.
Илья не ответил. Зябко закутался в пиджак, попробовал ногой снег, попробовал вспомнить, как ходят люди, сами по себе, без черных лимузинов и личных шоферов.
– Тетенька, дайте что-нибудь покушать…
Тетенька не отвечает, делает вид, что меня здесь нет. Поднимается на этаж, поправляет норковую шубейку, ворочает ключом в замочной скважине.
– Тетенька…
Трогаю ее за рукав чумазой ладошкой. Тетенька разражается отборной бранью, на хрен пошел отсюда, пока тебе по харе не надавали, распахивается хищный красный рот.
Жду.
Тетенька хрипит, закатывает глаза, падает на пол подъезда, беспомощно скребет пол красными же ногтями. Замирает.
Принимаю привычный облик, почесываю рога. Делаю в планшетнике еще одну пометку, что работа выполнена.
– Куда пойдем? – спросил Андрей.
Илья пожал плечами, не все ли равно куда.
– Как отсюда выбраться? – чуть погодя спросил Илья.
Теперь пожал плечами Андрей, кто его знает…
На заснеженном плато сидели два властелина мира. Вернее, не так, властелин мира должен был быть только один. Единственный. После всех финансовых махинаций и пирамид, кровопролитий, искалеченных судеб, очередных поставок очередного оружия в очередную страну для очередной войны. После всех больших залов и больших переговоров. Вежливых рукопожатий и дежурных улыбок.
Илья вспомнил, как говорил со смуглым человеком с горящими глазами, как человек наклонился к Илье, шептал вполголоса, без проблем, будет сделано, половину бабла сразу сюда… потом фотку тебе вышлем, как его разделали.
Андрей вспомнил, как говорил со смуглым человеком с горящими глазами….
Ветер кувыркался в метели, клочьями рвал тучи.
Снова приходила, снова не отступала шальная мыслишка, что вокруг, черт возьми, никого нет…
Снова стучу в дверь. Крепко, настойчиво, я знаю, что они там, только посмейте не открыть…
– Кто? – женский голос, хищный, гневный, вспоминаю Некрасова, коня на скаку остановит…
– Помогите! – снова стучу в дверь.
Там, за дверью, понимают: просто так я не уйду.
Дверь распахивается, вижу сонную бабищу в цветастом халате.
– Помогите мне, чем можете, – поворачиваю к ней изможденное лицо с бельмами глаз.
– А где ваше пожалуйста? Вообще оборзели дармоеды, пусть государство о вас…
Не договаривает, падает замертво. Смотрю на часы – минута в минуту, десять минут десятого.
Убираю с глаз бельма, выпускаю из-под куртки темные крылья, с наслаждением расправляю, долго же они были сложены…
– Далеко еще? – спросил Илья.
Ему никто не ответил. Отвечать было некому. Илья не знал, сколько они идут – через снег, через метель,