Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Рона Цоллерн
![Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман - Рона Цоллерн](limg_read1412635.jpg "Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман - Рона Цоллерн")
здесь крохотные орхидеи. Валун для них что-то вроде навеса. Орхидеи любят подделываться под птиц и насекомых формой цветков…
– Надо было идти? Ты мог бы сорвать их, если так хотел мне показать.
– Зачем их калечить? – сказал он тихо.
– Известно, что цветы не чувствуют боль.
– Известно… если ты ее не чувствуешь. Исследования доказали, что они испытывают страдания и страх также как люди. Я узнал это еще в детстве, тогда я не раз платил за их боль своей.
– Как это? – зацепившись за тоненькую ниточку, она хотела вытащить на свет хоть краешек истории, о которой он молчит.
– Неважно… это было довольно глупо.
– Расскажи! Раз ты увез меня без разрешения, значит должен меня развлекать.
– Развлечение так себе.
– Все равно, расскажи, только давай вернемся, я хочу еще выпить.
– Хорошо, можно я тебя понесу?
– Да.
Он в который раз за это утро поднял ее на руки. Эмма обняла его за шею и поправила сползающий с его плеча плед. Все происходящее было странным, все шло как-то не по порядку, но неожиданная близость его спокойной и печальной силы, с которой девушка хотела и боялась вступить в противоборство, захватывала дух и одновременно успокаивала, как горы вокруг, солнечный свет и ветер, раздувавший красным пузырем плед на Артуре.
Когда они вернулись, он спустил ее на землю, медленнее и осторожнее, чем это было необходимо, налил ей вина, закурил.
– Так что за история с цветами?
– Это было, когда я в пансионе учился.
– В пансионе? Да… вообще, похоже, что тебя в монастыре воспитывали.
– Мне казалось похоже на тюрьму. Но я там недолго пробыл – три года.
Артур улегся на спину, закинув руки за голову.
– Жестковато тут, – сказала Эмма, она никак не могла удобно устроиться. Можно на тебя голову положить?
– Конечно, – Артур расправил на груди плед, – ложись.
– Ну, продолжай.
– Мне было восемь, когда я туда приехал, и это была неплохая школа, – она слушала голос Артура, прижавшись ухом к его ребрам, он звучал гулко и мягко. – Там сразу понимаешь, что ты один на один со всем миром, и многое зависит от того, как ты себя ведешь. Там постоянно за все надо было воевать – на словах, взглядом и всем своим видом, ну и просто драться, конечно. Но хуже всего то, что там некого было любить, это добавляло отчаяния, доводило до странных поступков. Родители и брат были далеко, дружить я особо ни с кем не дружил, чаще всего возникшая симпатия натыкалась на предательство или корысть.
Был там один старый учитель, он вел ботанику, а после занятий все время возился в саду и на клумбах. Как-то весной, в первый год моей учебы, когда только вылезли первые цветы, дети налетели на клумбу и посрывали их. Кто-то тут же бросил, кто-то потащил учительницам, а он, когда увидел, закричал: «Что же вы делаете! Они ведь тоже хотят жить!» Жизнь первоцветов и так совсем короткая. Он сел на скамейку, руки у него были все в земле, лежали на коленях, черные и мертвые. Этот его крик и эти руки я долго не мог