Совы не моргают. Эрл Стенли Гарднер
м эта женщина переругивалась.
Воздух был душным от влаги. Кровать, на которой я лежал, – широкое старинное ложе с пологом на четырех столбиках – помещалась в глубине спальни с высоким потолком. Огромные французские окна выходили на огороженный железной решеткой балкон, нависавший над тротуаром. Прямо напротив, на противоположной стороне узкой улочки, находился бар Джека О’Лири.
Я попробовал закрыть окна, но вскоре изнемог от нестерпимой духоты, а когда открыл их снова, в комнату хлынули звуки старого Французского квартала Нового Орлеана.
Визгливый голос внезапно смолк, я стал погружаться в дремоту. И тут кто-то принялся наигрывать мелодию с помощью автомобильного клаксона. Через некоторое время к нему присоединился второй любитель посигналить, затем еще и еще.
Я встал, сунул ноги в ночные туфли и, подойдя к открытому окну, взглянул на улицу. Оказывается, какой-то подгулявший мужчина вышел из бара Джека О’Лири и, сев в машину, подъехал к дверям, чтобы забрать приятелей, с которыми вместе бражничал. Он подавал долгий сигнал, затем несколько коротких, сообщая своим приятелям, а заодно и всему миру, что он на месте. Машина его перегородила улицу, не позволяя всем прочим ехать дальше. Автомобилей скопилось много, и вскоре вся вереница вторила звукам чередующихся гудков. Видимо, почувствовав неловкость перед собратьями, перегородивший улицу автомобилист решил поторопить своих собутыльников – он придавил клаксон ладонью и уже не отнимал руки.
Это была улица с односторонним движением, на которой парковка разрешалась по обе стороны. Таким образом, посреди оставалась для проезда транспорта только узкая дорожка. Череда автомобилей растянулась теперь на целый квартал. Шум стоял ужасающий.
Наконец из бара Джека О’Лири вышла, слегка пошатываясь, троица: высокий мужчина в вечернем костюме, с несколько расслабленными движениями, который, казалось, вовсе не спешил, и две девицы в длинных платьях, волочившихся по тротуару. Все они говорили одновременно, оглядываясь через плечо на освещенный бар.
Человек махнул рукой водителю устроившего затор автомобиля. Звуки сигналов к этому времени слились в невыносимую какофонию. Не обращая на них ни малейшего внимания, он неторопливо пересек тротуар, проезжую часть улицы и встал у задней дверцы автомобиля, галантно держа ее открытой. Несколько секунд спустя одна из женщин подошла к нему, другая повернула назад к бару. Толстый мужчина со стаканом в руке, одетый в деловой костюм, вышел из дверей ей навстречу. Завязалась неторопливая беседа. Мужчина достал из кармана карандаш, записную книжку, огляделся в поисках места, куда бы он мог поставить стакан. Не найдя ничего подходящего, попытался держать стакан и записную книжку в одной руке, поспешно записывая что-то другой.
Наконец они закончили свою невероятно важную беседу. Молодая женщина подхватила длинную юбку, медленно сошла с тротуара и села в машину. Захлопали дверцы. Водитель первого автомобиля, по-видимому во искупление вины, решил для быстроты ехать на подсосе. На углу он перешел на вторую передачу. Поток скопившихся машин пришел в движение. Я взглянул на наручные часы. Три часа сорок пять минут.
Я простоял у окна еще около получаса, не зная, что делать. Хотелось снова лечь спать, но Берта Кул должна была приехать поездом семь двадцать, а я обещал встретить ее на вокзале.
В течение получаса, пока наблюдал, как из бара Джека О’Лири расходятся компании, я навострился предугадывать недоразумения еще до того, как поднимался шум. Между двумя парами происходило нечто вроде состязания при игре в гольф. Они останавливались у дверей бара и принимались во весь голос спорить о том, куда направиться дальше. Спорившие обычно делились на две команды – одна пара хотела идти домой, а другая настаивала на том, что вечер только начинается. Кроме того, были люди, познакомившиеся в баре. Никому из них отчего-то не приходило в голову узнать имена и адреса друг друга и обменяться телефонами до того, как они оказывались на тротуаре. Там эта ошибка исправлялась под аккомпанемент взрывов хохота, прощальных возгласов и неких последних вспышек остроумия. Причем никого не смущало, что компания уже давно вне пределов слышимости. Некоторые, расходясь, затевали ссору – либо женщины, старающиеся не поддаваться соблазну, либо жены, еще не желающие возвращаться домой. Внутри бара, очевидно, было очень шумно, поэтому люди, оказавшись на тротуаре и стоя близко друг к другу, по привычке разговаривали в полный голос.
Во Французском квартале Нового Орлеана мусорные баки традиционно ставили на тротуаре у обочины. И каждый считал верхом остроумия поддеть ногой крышку такого бака и слушать, как она с грохотом катится по тротуару.
Через полчаса я сел на стул и обвел глазами полуосвещенную комнату. Роберта Фенн жила здесь примерно три года назад, то есть в 1939 году. Она снимала эту квартиру под чужим именем. А потом исчезла. Растворилась. Детективы агентства «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования» были наняты для того, чтобы разыскать ее.
Сидя в жаркой темноте, я попытался представить себе образ жизни Роберты Фенн. По ночам она слышала все те же звуки, что слышал я. Питалась в расположенных поблизости ресторанах, выпивала в соседних барах, возможно