Великая смута. Николай Плахотный
оставила впечатление.
– Честно скажу: только теперь познал я вкус к руководящей работе. А до того, – последовала короткая пауза. – До того без вдохновения тянул служебную лямку.
– Догадываюсь. Вы не хотели сотрудничать с советской властью? Вам это было противно?
– Можно сказать, да. Я давно понял: это лишняя трата сил.
– При всем этом оставались командующим. Вели за собой массы. Люди вам доверялись, верили. Вы же их, мягко говоря, вводили в заблуждение. Вот это и есть то самое противоречие. По-моему, в этом есть что-то.
Севрюгин заерзал в кресле, сильно хлопнул ладонью по столу.
– Вы мне политику шьете. Не надо! Вот уже где она у меня, политика! – и ребром ладони провел по горлу. (Газета «Труд», 24 октября 1992 г.)»
После выхода в свет статьи «Пар из тульского самовара» Севрюгин три дня не появлялся на работе из-за «медвежьей болезни». Ждал реакции Кремля. Позвонил помощник Ельцина и успокоил: «Продолжайте работать».
Но пресса тогда еще имела убойную силу. Кресло под самозванцем закачалось. Последовал арест. Затем долго, с перерывами тянулся нудный суд. Приговор: пять лет (условно!), учитывая прошлые заслуги имярек перед Отечеством и народом.
ЖИВЕМ, КАК В ТУМАНЕ
Теперь это уже не гипотеза, а аксиома. Преступные элементы разных мастей и рангов способствовали прямо или косвенно политической дестабилизации общества. Иначе говоря, расшатывали его основы. Как ни странно, все это было на руку рвущейся к власти терпеливой оппозиции.
Многое уже поистерлось в памяти, потускнело, исказилось в масштабе и последовательности событий. Первыми жертвами «нового курса», помнится, были турки-месхетинцы. Не оказав местным головорезам решительного сопротивления, они без боя уступили свои дома, квартиры, имущество, рабочие места и «организованно» подались в Россию. Осели в глубинке.
Немного погодя зачадило в Сумгаите, где тоже было пролито много крови. В основном невинной. Жертвами уголовников на сей раз стали исключительно русские. Многие калужские предприятия были связаны хозяйственными узами с трудовыми коллективами Азербайджана, поэтому охотно предоставили изгнанникам кров и пристанище.
Еще живы были советские нравы, которые вскоре освистали на все лады. А тогда беженцев встретили бравурной музыкой. Прямо с вокзала повезли в старинный Воротынск. В один день население городка увеличилось на 56 семей. Пришельцев разместили в гостинице, пансионатах и пионерлагере. Трудоспособных с ходу трудоустроили. Большинство получило работу по специальности на машиностроительном заводе. Нашлись также места учителям, медикам и культработникам.
К азиатскому и кавказскому ЧП народ наш отнесся как к странному недоразумению. В каком-то смысле чернобыльский вариант. Все были уверены: власть во всем досконально разберется и примерно покарает виновных. После чего изгнанники со спокойной душой вернутся к своим очагам.
Вопреки