Музыкальный стиль и жанр. История и современность. Марина Лобанова
Разумеется, даже в хаосе дегуманизированного продуцирования сохраняются и создают вокруг себя среду, питающую лучшее в культуре, гуманистические тенденции и идеи.
Отказ от «классического стиля мышления», происходящий на многих участках современной культуры, обнаруживается наиболее четко в философии. Для классической философии был характерен взгляд на мир как на детерминированное целое, постигаемое рационально: «Мир представлялся в качестве хотя бы и несоизмеримой по масштабу с самим человеком, но вместе с тем соразмерной его мысленным действиям рациональной конструкции, в качестве объективного целого, самоупорядоченного, самовоспроизводящегося и законосооб разного» [89, 38]. Но эта оптимистическая целостность антропоцентристской классической философии оказалась недолговечной, не оправдала претензий на универсальность. Кризис этой системы в XX в. привел к осознанию ее банкротства – современная философия оказалась в состоянии спора с классикой.
Отчетливое ощущение «что-то кончилось» преследовало людей в начале эпохи барокко, как преследовало оно многих в первые десятилетия нашего века. Слова Гамлета «The time is out of joint. О cursed spite, / That ever I was born, to set it right», переданные в известной формулировке Б. Пастернака «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить!», прекрасно подходят к нашему времени. Человек коррелируется историей, он соотнесен с различными «временами», он оказывается на перекрестке «старого» и «нового», ощущает встречу двух времен. Отнюдь не случайно проблема времени и пространства, обостренно воспринятая в XX в., была осознана и подчеркнута в эпоху барокко. Соприкосновение старого и нового во времени, истории, культуре оборачивается трагизмом, напряженностью переживания мира. По словам Г. Гессе, «у каждой эпохи, у каждой культуры, у каждой совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, своя, подобающая ей суровость и мягкость, своя красота и своя жесткость, какие-то страдания кажутся ей естественными, какое-то зло она терпеливо сносит. Настоящим страданием, адом человеческая жизнь становится только там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии. Если бы человеку Античности пришлось жить в Средневековье, он бы, бедняга, в нем задохнулся, как задохнулся бы дикарь в нашей цивилизации. Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает вся кую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность!» [31, 155]. Целостность, безмятежность недостижимы и нереальны, единственная возможность бытия антитетична. Уже в «эпоху классики» появилось множество течений, оспаривавших достоверность универсального знания. Особенно остро критические мотивы звучали там, где вся система общественных отношений была доведена до предела. Так, в «Дилетантизме науки» А. И. Герцен утверждал: «Мы живем на рубеже двух миров: оттого особая тягость,