Совдетство. Узник пятого волнореза. Юрий Поляков
не во дворе! Ясно?
– Ясно. Ишь ты! – Женщины недоумевали, столкнувшись со странными требованиями. – «Что за фон-барон выискался?»
– Чему ты радуешься, собакевич? – тоскливо спросил снабжененц Рекса, вертевшегося под ногами. – Жизнь безысходна! А я духовной жаждою томим…
Судя по смущению хозяек, такие условия никто из них привередливому гостю предложить не мог. В разговор влезла тетя Валя, славящаяся своим умением устраивать чужие дела. Например, если она разочаровывалась в добытой по случаю дефицитной обновке, то уже на следующий день находила покупателя у себя в Главторфе, да еще приносила домой тортик – благодарность за услугу. Лида же просто тихо плакала над разонравившейся блузкой, пока старшая сестра не говорила ей, сжалившись:
– Ладно уж, бестолковая, давай сюда – пристрою!
Батурина быстренько познакомила Нинон с бездомным Петром Агеевичем, и они стали прикидывать, где ему лучше остановиться.
– У золовки комната вчера освободилась, но к ней уже едут. Да и удобства у нее, как у всех, во дворе. Ларик, от Алана краля съехала?
– Нет еще, через две недели уматывает.
– Не говори так про отдыхающих! Мы с них живем. Не беспокойтесь, Петр Агеевич, что-нибудь подберем. Но с удобствами в доме вы зря себе придумали. В многоэтажках, конечно, есть, а в частном секторе едва ли. Я лично только у Мурмана видела.
– У Жбании тоже, – подсказал мой друг.
– Еще бы! У него отец – судья!
– Председатель суда! – поправил Ларик, надорвал газету, попробовал пальцем острие и зазубрины, поцокал языком: – Класс! Даже у Ихтиандра такой нет. Теперь уж лобан не сорвется!
– Послушай, Петр Агеевич, – твердо сказала Нинон. – Ты, вижу, мужик с деньгами, поэтому двигай-ка прямо в «Апсны» к директору, скажи, так мол и так… У него всегда свободные комнаты есть для хороших людей. Заплатишь мимо кассы – и порядок. Дорого, но зато как ты хочешь: с удобствами и море в окне! Трехразовое питание, биллиард…
– Так и сделаю, Нина…
– Егоровна.
– Нина Егоровна. Только вот освежусь… – Он мечтательно кивнул в сторону вокзального ресторана.
– Правильно, холодное «Имирули» помогает! «Соньку» только не потеряйте где-нибудь! – предостерег Башашкин.
– Юрий Михайлович, не знаю, как у вас, а у нас в потребкооперации пьют, но меру знают, как Засядько, – улыбнулся в предвкушении счастья Добрюха и двинулся к ресторану, держа в одной руке чемоданчик с иностранными наклейками, а в другой – магнитофон, сияющий на солнце хромированными панелями.
Мы посмотрели ему вслед с тем выражением, с каким, наверное, провожают бойца, идущего за линию фронта с опасным заданием и почти без надежды на возвращение к своим.
– Ну, пошли, что ли? – Дядя Юра взвалил на спину бугристый рюкзак. – А то картошка прорастет. Да и в море уже хочется!
– Смотри-ка, не забыл! – засмеялась Нинон, показав ровные белые зубы, и я подумал, что в молодости она была, наверное, очень красивой, не хуже, чем девушка-паж.
– Конечно,