Совдетство. Узник пятого волнореза. Юрий Поляков
грудь, а сквозь мокрые трусики брезжил темный мысок. Я отвернулся, чтобы не встретиться с ней взглядом, быстро продел плавки, завязал тесемки, легким движением скинул на гальку майку и шорты, разбежался, подняв руки над головой, резко оттолкнулся ногами от берега, изогнулся в полете и позорно плюхнулся брюхом на жесткую воду, обдав брызгами окружающих, включая Зою…
– Ну ты и комод, Тупася! – крикнул Башашкин мне вдогонку.
2. Имеющий глаза и уши
Не успел я проплыть и десяти метров, как поезд издал хриплые гудки, все заторопились и метнулись к насыпи, кто-то второпях искал одежду, брошенную на берегу, кто-то – сумки, кто-то – детей. Но большинство выбежали окунуться в плавках и купальниках, даже полотенца не взяли: солнце-то в зените, и соленая влага высыхает почти мгновенно, приятно стягивая кожу. Возле узкого прохода в колючках образовалась толчея. Галантный Башашкин долго пропускал вперед женщин и детей, потом, наконец, пихнул в просвет меня, проломившись следом. Проводники стояли у подножек, махали нам руками и ругались:
– Быстрей! Быстрей! Отстанете! Весь отпуск впереди, еще до одури накупаетесь!
Состав тем временем дернулся, заскрежетав. Люди, паникуя, вскакивали на подножки, подсаживали и подталкивали друг друга. Я оказался позади Зои и видел, как Михмат помог ей вскарабкаться по крутым железным ступеням, вдавив пятерню в круглую попку, обтянутую мокрыми трусиками. Она оглянулась на него со строгим недоумением. А поезд уже тронулся и пополз, разгоняясь.
– Никого не забыли? – спросила Оксана, с лязгом опуская стальную секцию перед вагонной дверью.
– Вроде бы нет…
– Один мужик далеко заплыл. Но не известно, из какого вагона, – отдуваясь, сообщил Башашкин.
– Известно, – вмешался очкарик. – Наш сосед – Павел.
– Тю-ю… – всплеснула руками проводница. – Вот дуролом! Вещей-то у него много?
– Порядочно.
– Опять опись делать.
– Может, еще нагонит! – успокоил дядя Юра. – Бывает. Йод есть?
– Зеленка. В аптечке, – кивнула она. – А что такое?
– Чертовы колючки! – Через большой волосатый живот Батурина тянулась алая сочащаяся царапина.
– Ну пойдем, раненый, пойдем! – проводница поманила его за собой. – Помажу!
Я зашел в туалет, снял влажные плавки и с помощью пятерни причесался перед зеркалом: от морской воды волосы становятся жесткими и держат форму, а мне очень хотелось на прощание предстать перед синим взором Зои в достойном виде. Зачем? Не знаю… Когда я вышел из санузла, Башашкин как раз вывалился от проводницы, его живот пересекала изумрудная полоса, а лицо светилось взрослым озорством. Тетя Валя, отругав его за царапину, а меня за долгое отсутствие и влажные шорты, заставила нас съесть все, что было на столике.
– Ешьте, а то испортится! Здесь юг! – понукала она.
– Петр Агеевич не возвращался? – спросил я.
– Как провалился! Из