Кинжал для левой руки. Николай Черкашин
его за ногу. Нога загорелась, заныла. Но то уже было не во сне, а наяву. Вчера царапнула лодыжку юнкерская пуля в перестрелке у Николаевского кавалерийского училища. Вроде пустяк, весь день ходил с перевязкой, к утру же вишь как взяло, задергало… А тут еще и змея приснилась…
Аспида во сне видеть, известное дело, хитреца встретить. Но хитрецов Никодим среди своих корешей не числил, а иных встреч не предвиделось. Кряхтя и охая, Землянухин сел на скрипучую экипажную койку.
Матросы с подводного минного заградителя «Ерш», намаявшись за день, храпели во все завертки. Никодим достал из-под подушки бинт и отковылял в коридор на свет – рану посмотреть да свежей марлей замотать. У питьевого бачка гремел кружкой Митрохин, минный боцманмат и председатель лодочного судкома. Был он в тельнике полосатом, в исподнем и сапогах на босу ногу.
– Охромел, братец? – участливо поинтересовался Митрохин. – Эк тебя не ко времени клюнуло! Нынче контру вышибать пойдем, а ты обезножил…
– Юнкера подковали…
– Вот что, – председательским баском распорядился Митрохин. – Все одно ты не ходок пока. А у меня каждый боец на счету. Заступай-ка ты на весь день в караул «Ерша» охранять. Не ровен час кака стерва залезет. Лодку, сам знаешь, в момент затопить можно.
– И то жалко – новехонька, – соглашался Землянухин, перетягивая лодыжку. – В море еще не ходила. Как девка исцелована… Не робь, догляжу.
– Скажи баталеру, чтоб цельных две селедки тебе выдал, буханку хлеба и шматок сала как пострадавшему от наемных псов капитала.
– Ишь ты, – усмехнулся Никодим. – Складно как: «сала – капитала». Стихами заговорил.
– Мы, земелюшка, еще не так заговорим! Вот «Аврора»-матушка слово скажет – это будет дело. Слышь – аккурат против Зимнего стала! Уж точно не промахнется.
25 октября 1917 года, 4 часа утра. Крейсер «Аврора»
Как ни хотелось завалиться на койку – прямо так, в синем рабочем кителе, скинув лишь ботинки, – и рухнуть ничком поверх верблюжьего одеяла (мамин подарок к выпуску), мичман Демидов присел к каютному секретеру, откинул доску и, повернув бронзовый ключик, открыл свой ящичек, где хранилась заветная – гардемаринская еще – тетрадь. Он не притрагивался к ней с июля – с самого выпуска.
Страница, отведенная для описания торжеств производства, была перечеркнута «ступенькой» с восторгом девятнадцати лет:
У!
УРА!
ВЫПУСК!!
УРА! УРА! УРА!
Ошеломительно новая – офицерская! – жизнь, перенасыщенная событиями революционного года, прервала хронику последних трех почти взрослых демидовских лет, но вчера он поклялся себе продолжить дневник и не бросать его до тех пор, пока будет длиться их прекрасный и теперь уже не платонический роман с Надин Грессер, пленительной богиней Северной Пальмиры, Авророй с Английской набережной, невской наядой и прочая, прочая, прочая… Именно вчера произошло то, что доселе казалось немыслимым, несбыточным,