Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722–1735). Игорь Курукин
экспорта (рис, шелк и ткани – парчи, «кановаты», «объяри», «бохчи» – «платки кановатные з золотом» и серебром), которые обычно продавались турецким купцам в обмен на английские и французские сукна; по данным консула, полученным от рештского визиря, казенные сборы от гилянского торга составляли 130–140 тысяч рублей.
Далее консул сообщал начальству, что военные вели себя не вполне корректно с точки зрения государственного интереса. Так, например, жители опасались русских, потому что, оказалось, хорошо помнили явившихся «за зипунами» казаков Стеньки Разина, а Шипову «ласковое» обхождение явно не давалось. Не желал полковник и «знатца» (поддерживать отношения) с местными властями. «Кофе и чаю не пил и к нам в гости не ездит», – жаловался визирь Мамед Али-бек, который сам к Шипову приезжал не раз, но
ответного визита не дождался. Аврамов долго убеждал местных купцов в выгоде торговли с Астраханью, а командир явно не понимал важности перенаправления товарного потока на Россию и отмахнулся от просьб рештских купцов грузить их товары на российские суда, которые порожняком возвращались в Астрахань: «Этот де интерес невелик». категорически не желая. В результате торговцы собрались отправлять их привычным караванным маршрутом через «турецкую землю» к Средиземному морю[239].
Левашов не только оказался боевым командиром, но и не повторил ошибок своего предшественника. Выбор царя оказался верным – бригадир на долгие годы стал разумным и предусмотрительным колониальным администратором – и одним из главных героев нашего повествования. Пока же он только входил в дела: строил крепости; завел отношения с местными армянами и стал получать от них достоверные сведения о положении в других провинциях Ирана. Один из его помощников, Петр Сергеев (Петрос ди Саргис Гиланенц), стал в том же году командиром армянского конного отряда на русской службе[240].
Левашов старался вести себя более дружелюбно по отношению к местным жителям, так что даже заслужил упрек в нерешительности со стороны Петра: «Что же пишите, что действительной силы употребить не смеете, понеже в указе повелено ласкою поступать, но инструкция ваша имянно гласит, чтоб налог, тесноты и грубости никакой не казать тем, кои добро обходятся, а противным противное, и хотя то о противности воинской яснее гласит, однако ж и всякую противность в том разуметь надлежит, и всеми мерами, как возможно, старайтесь, дабы сия провинция разорена не была; також с сими народы временем и к случаю надлежит гордо и oтчасти грознее поступать бодро; понеже они не такой народ, как в Европе». Император приказывал продолжать строить крепости, однако употреблять силу таким образом, «дабы сия провинция разорена не была»[241].
К концу года бригадир освоился в новой обстановке, однако его беспокоили небоевые потери. Еще в июне экспедиционный корпус в Реште включал 3313 здоровых, 17 раненых и 162 больных; но уже в ноябре
Автограф записки Аврамова см.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 62. Л. 142–144 об; другой вариант: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1723. № 4. Л. 27–28.
См.: РГАДА. Ф. 9. Отд. II. № 63. Л. 721–722.
Письма и указы государей… Василью Яковлевичу Левашову С. 18. Автограф Петра I см.: РГАДА. Ф. 9. Отд. I. № 30. Л. 389–390.