Кабул – Кавказ. Виталий Волков
один. А ведь хотел, хотел снова сойтись с ней, сам позвал ее, но черт дернул влезть в спор с юбиляром… Хотя он всегда с ним спорит! И все-таки, если бы Крымов с таким вызовом не глянул на него, произнося тост за поэтов, которые спасут человечество, он бы не стал встревать с алаверды в пользу прозаиков, которые вообще сомневаются, именно человечество следует ли спасать. Глупо, глупо, глупо! Тоже мне, Чайльд Гарольд. Можно было ведь сообразить, что Галя всегда на стороне поэтов! Интеллигенция! Как назло, Галя вчера была хороша, ему так захотелось поцеловать ее в гладкие, собранные в пучок волосы на макушке – испугался уколоться о заколку! Да что греха таить, что там макушка! Он снова возжелал близости! Вот, сблизились! Назло же следовало бы совершить что-нибудь неинтеллигентное. «Ты никогда не перейдешь границы между ремеслом и искусством, потому что ты не веришь в силу поэзии. В тебе нет этого таланта свободы», – уела она его на прощание ровной, по-аптечному вымерянной фразой, но он уже успел напиться и ответил грубостью. Вот за что похмелье.
Отпустило лишь часам к трем. После повторного холодного душа он все же заставил себя сесть за стол, отогнать мысли о Гале и постараться самому себе объяснить, о чем, собственно, его книга? О герое «нашего времени», вспомнилась ключевая, давно заготовленная фраза. Так. О молодом человеке. Так. Столичном. Чистом, как капля души… Так. Хотя почему о «герое»… А, поздно… О способном и энергичном. Энергичном – неловкое слово. Оно похоже на инвестицию и в чем-то неуловимо фонетическом противоречит интеллигенции. Успешном, не лишнем. Но разочаровавшемся. В чем? В чем беда нашего времени? Беда для интеллигента? В цинизме. А что такое цинизм? Свобода, лишенная чистоты. Значит, разочаровавшемся в цинизме. В цинизме постсоветской культуры – уже теплее, и в идеалах демтусовки. И на взлете, на самой дуге внешнего успеха вдруг решившем отъехать из свободной России. В Австралию, в скуку, навсегда. Почему в Австралию? А бог знает почему. Подальше от тусовочной поэзии, равноудаленной от смысла и от души. Нет, барин, сельтерской вам. От злобности. А то и впрямь взбунтуетесь против своей кормилицы, против интеллигенции. С Галей все равно, видно, не судьба, но хоть доказать ей, что граница между ремеслом и искусством преодолевается не талантом поэтики, а талантом чистоты! Но есть ли у него признаки такого таланта, Балашов в нынешнем состоянии определить не мог.
Нет, в Австралию, в Австралию.
Вспомнив все-таки идею собственной книги, Игорь обрадовался. Не за себя, а за Витю Коровина. Теперь за эфирную минуту у автора имелся шанс предстать. Тьфу, подражателем. Нет, продолжателем. Продолжателем традиции. Чьей? Да хотя бы М.Ю. Лермонтова. И всей великой русской. Так хочет Витя Коровин. Витя Коровин утверждает, что по нынешним временам такой бренд прозвучит. Прозвучит не в тусовке, а в массах. Модернисты поднадоели. Публика по реальному реализму соскучилась. Витя уже бюджет выделил на массовый тираж, уже лотки проплатил, уже с провинцией поработал… Бедняга.
Балашов нарисовал на листе большой круг и