Кабул – Кавказ. Виталий Волков
куда благосклоннее, нежели к педантам, отчасти, конечно, заботясь тем самым и о себе.
– Понятно, что творческая. У нас все, кто без имени, – творческие. – На незнакомого Балашова в ней уже накопилось раздражение. Он представлялся ей таким же распухшим от «творческой жизни» пижоном, что сидевший напротив ловкий господин с рабочим бархатным взглядом. Раньше надо было стараться, дурачок, в Германии. Там-то она была посвободней.
– Борис, – решила перейти к делу Турищева, – вашу творческую личность не хочется разочаровывать…
– Да он, может быть, не очень-то и огорчится. Б-балашов – оригинал. Вот решил вместо Чечни об Афг-гане писать. А может вообще передумать. У него и на рассказы издатель есть, т-тиражом манит, – Кречинский остался доволен тем, что в глазах у Турищевой вспыхнул зеленый кошачий огонек.
– Зачем рассказы? Кто их сейчас читает! Зачем Афганистан? Пускай пишет о Чечне. Помните в Кельне Беара?
Не запомнить Беара, трижды приходившего на чтения и заполнявшего собой маленький зал Копелевского центра, было невозможно. Но Кречинский промолчал, силясь понять, какое отношение к Балашову может иметь немецкий журналист. Да и вообще хорошо, что Балашов опаздывает – Бобе понравилось развлекаться игрой в молчанку с начальственной дамой, суховатой и умненькой. Где-то у нее ведь спрятана чувственность. Наверное, в ее маленькой лакированной сумочке… Тоже хорошая фразочка для романа о мухах.
– Неужели не помните? Ну что вы, Боря, мне казалось, что вы во время турне пили по-божески. Это тот большой деятель, который пытался за мной приударить.
Турищева поморщилась, выговаривая старомодное слово «приударить». Немецкие мужчины в ее рейтинге имели репутацию людей безвкусных и грубоватых, без должных манер.
– У меня от его любезностей сахар в крови подскочил.
– А, это тот г-говорливый тип, который о П-путине выспрашивал? – вроде как начал припоминать Боба.
– Да, а потом интересовался, нет ли у нас специалиста, кто написал бы сценарий серьезного фильма о Чечне. Полудокументального, полухудожественного, с героями, но на реальной основе. Вот вчера объявился, звонил мне снова.
– А что, д-деньги дадут? – лениво спросил Боба, прикрыв глаза ладонью, будто от яркого света.
– Поговорите с Балашовым, если он все-таки когда-нибудь до нас дойдет. Пусть составит примерный план, сроки – все, как у людей. А я с немцами свяжусь. Я так поняла, что ваш писатель – человек свой?
– Свой, – подтвердил Кречинский, догадавшись, что имеет в виду Турищева: со своим делить немецкие деньги было и удобно, и легко, тем более с «творческой личностью». Куда удобнее, чем с какими-нибудь чужими прожженными «акулами пера» – те кинут в самый неловкий момент, то есть в момент дележа гонорара. Вот чертовка хитрая, может, и всю историю с Гроссом выдумала ради этого? И уж, как пить дать, «плюшевой голове» сама поспешила отзвонить. Боба порадовался, что Балашов опоздал.
«Не дурак, не дурак», – так же про себя