Кабул – Кавказ. Виталий Волков
что если с Карпентером, у которого просто прогнил остов, все было просто, то с гнусавым Чаком Оксманом дело обстоит куда сложнее. Карпентер – мелочь, а вот Оксман – настоящий враг. Настоящий, латентный и неуязвимый предатель. Двадцать лет он нам дает. Негусто. Нет, не от Карпентеров исходит опасность для Америки. И не от Советов, не от арабов, не от латинов – вирусы стимулируют иммунную систему, в этом он, пожалуй, готов был согласиться с учеными, – опасность исходит от таких вот жонглеров словами, для которых их ум, их «Я» и были остовом, основой, землей, страной, родиной.
Три минуты растворились в прохладном воздухе. Грег опустил в карман орла, но перед тем как забыть обо всей «профессорской лирике» и набрать номер Паркера, он еще подумал, что порой, как ни жутко в этом признаться, ему понятнее и даже ближе кажутся «официальные» враги, противники, замышляющие свои угрозы на другой, темной стороне земного шара, нежели чем некоторые граждане собственной многоликой страны.
И еще раз в тот долгий день довелось Юзовицки вспомнить о предательстве. Поздним пасмурным вечером из Москвы пришло сообщение, что русские готовят спецоперацию в Кабуле – их секретное подразделение то ли уже прибыло, то ли вот-вот должно прибыть в Афганистан. Грег ожидал этого известия, потому оно вызвало удовлетворение, но не удивление. Однако его кольнуло странное соображение: источник в Москве тоже предавал свою родину. Предавал, можно сказать, по убеждениям, движимый мыслью о том, что лишь свободная страна Америка сможет оградить мир от расползающейся по карте багряной империи зла. Эта симметрия напомнила об Оксмане. Грегу показалось, что он заглянул в замочную скважину двери другого, более тонкого мира, а там – одна пустота и пахнет покойником. На мгновение им овладело чувство дурноты, или, по-другому, дурное предчувствие. Однако на случай подобных предательских выходок своего «чердака» был у господина Юзовицки проверенный психиатр – добрый и крепкий господин по имени Джин.
1979 год. Кабул
Три кошмара
Спать хотелось крепко, а вместо сна вышла какая-то потная ерунда. Времени на сон оставалось немного, но Куркову успели присниться целых три кошмара. В первом его жена требовала купить ей черные чулки, и он, уступив, чтобы только она от него отстала, обливаясь потом, копошился в куче цеплючих колготок, скользких трусиков и всякого прочего женского белья, сваленного в большую корзину, под насмешливыми взглядами продавщиц. Мужской кошмар. Но самое кошмарное в этом первом кошмаре было то, что в одной из наглых девок-продавщиц Курков узнал Иркину скоро созревшую племянницу, к которой он, грешным делом, не раз исподтишка пристраивал свой совсем не родственнический глаз.
Племянница шаловливо перемигивалась с напарницей и нашептывала той, будто ищет «дядя» трусики вовсе не для «тетки», а для любовницы, проживающей нынче в городе Калинине. «Откуда она, стерва, знает про Надежду?!» – мучался, ворочался во сне Алексеич. Кстати, чулки он так, кажется, и не нашел,