Казя теперь труп. Ая эН
перед ним заросла так, что дом лишь местами проступал сквозь сеть веток. В нем точно давно никто не жил. По правую руку располагались всего два дома, и построены они были основательно, с размахом. Ближайший к Казе также казался нежилым, а во втором приветливо светились окна.
– Это тети-Танин дом, – пояснил Маня. – Ты не поверишь, но там за ним есть коровник и конюшня. Только в них пока ни коров, ни лошадей.
– Большой дом, – похвалила Казя.
Они пошли по улице. Мостовая оказалась мягкая, примерно как на новеньких детских площадках с резиновым покрытием.
– Дом-то большой, – согласился Маня, – да что толку? Таня хотела построить родовое гнездо и всех перевезти: мужа, детей, внуков… Ну, внуков, когда они умрут – пока все вроде живы.
– А дети ее не живы?
– Не. Так ей лет сколько!
– Сколько? Сорок?
– Какое там! Сорок ей в войну с фашистами было. Я точно знаю, потом покажу ее могилу. Терентьевы они, там все таблички, кресты сохранились. Друг на друге. Чин чином.
Казя не вполне поняла, что означает «друг на друге», однако уточнять не стала.
– Она хорошо пожила, долго, – продолжил Маня. – У них вся семья такая, нормально живут, по восемь сотен лет каждый. К ней один раз приходил один, дед двоюродный, что ли. Звал в родовое гнездо. Рассказывал обо всех. Подарков привез, птичек-свистулек.
– А чего она с ним не ушла?
– Так побоялась сгинуть! Сюда звала, обещала корову завести. Дед кивал.
– А, ясно…
– И не маньяк из них никто! – добавил Маня. – Но из ее затеи все равно ничего не вышло, с коровой в смысле.
– Может, еще выйдет… А в этом доме кто живет?
– В каком? Впрочем, неважно, в каком – на этой улице, до мостика, больше никто сейчас не обитает, тут только Склеп и Таня. Остальные – дома ходильников, до скончания веков будут стоять. А дом со скамейками брошен, скоро исчезнет, наверное.
– Как «исчезнет»?
– Не знаю. Или раззыбится, или его тьма-кусты слопают. Какой из этих процессов раньше произойдет, никому не ведомо.
Казя не поняла, и они специально подошли поближе, чтобы рассмотреть детали.
– Тьма-кусты – это вот эти ветки-сетки-нитки-паутины – называй, как хочешь. Видишь их?
– Вижу, конечно! А как они дом едят? Тут нет следов укусов и не разрушено ничего.
– Они каждый камень, каждый кирпич превращают в губку. Любой материал становится пористым. И потом в один момент – вжух! – и нет дома.
– Жуть какая. А раззыбится – это как?
– Это сложнее объяснить. Ты дом четко видишь?
– Ну… – Казя присмотрелась. – Да, четко. Только тьма-куст мешает.
Маня отрицательно покачал головой:
– Ты невнимательна. На самом деле сквозь стены уже проглядывает интерьер. Кроме того, в ветреную погоду все колышется, как если смотреть на отражение в воде. Брошенные дома постепенно становятся зыбкими и в конце концов могут раззыбиться.
– Типа развоплотиться?
– Типа того.
– Жалко,