Конь и его мальчик. Клайв Льюис
он. – Сражался я по воле Тисрока, словно раб или немая лошадь. Вот в Нарнии, среди своих, я буду сражаться как свободный! За Нарнию! О-го-го-го-о!
Вскоре Шаста понял, что после таких речей конь пускается в галоп.
Уже не одну неделю двигались они вдоль моря и видели больше бухточек, речек и селений, чем Шаста мог запомнить. Однажды в лунную ночь они не спали, ибо выспались днем, в путь вышли под вечер. Оставив позади холмы, они пересекли равнину. Слева, в полумиле, был лес. Море лежало справа, за низкой песчаной дюной. Конь то шёл шагом, то пускался рысью, но вдруг он резко остановился.
– Что там? – спросил Шаста.
– Тиш-ш! – сказал конь, насторожив уши. – Ты ничего не слыхал? Слушай!
– Как будто лошадь, к лесу поближе, – сказал Шаста, послушав с минутку.
– Да, это лошадь, – сказал конь. – Ах, нехорошо!..
– Ну, что такого, крестьянин едет! – сказал Шаста.
– Крестьяне так не ездят, – возразил Игого, – и кони у них не такие. Это настоящий конь и настоящий тархан. Нет, не конь… слишком легко ступает… так, так… Это прекраснейшая кобыла.
– Что ж, сейчас она остановилась, – сказал Шаста.
– Верно, – сказал конь. – А почему? Ведь и мы остановились… Друг мой, кто-то выследил нас.
– Что же нам делать? – тихо спросил Шаста. – Как ты думаешь, они нас видят?
– Нет, слишком темно, – сказал конь. – Смотри, вон туча! Когда она закроет луну, мы как можно тише двинемся к морю. Если что, песок нас скроет.
Они подождали и сперва шагом, потом лёгкой рысью двинулись к берегу. Но туча была уж очень тёмной, а море всё не показывалось. Шаста подумал: «Наверное, мы уже проехали дюны», как вдруг сердце у него упало: оттуда, спереди, послышалось долгое, скорбное, жуткое рычание. В тот же миг конь повернул и понесся во весь опор к лесу, от берега.
– Что это? – еле выговорил Шаста.
– Львы! – на скаку отвечал конь, не оборачиваясь.
После этого оба молчали, пока перед ними не сверкнула вода. Конь перешёл вброд широкую мелкую речку и остановился. Он весь вспотел и сильно дрожал.
– Теперь не унюхают, – сказал конь, немного отдышавшись. – Вода отбивает запах. Пройдемся немного.
Пока они шли, он сказал:
– Шаста, мне очень стыдно. Я перепугался, как немая тархистанская лошадь. Да, я недостоин называться говорящим конём. Я не боюсь мечей, и копий, и стрел, но это… это… Пройдусь-ка я рысью.
Но рысью он шёл недолго; уже через минуту он пустился галопом, что неудивительно, ибо совсем близко раздался глухой рёв, на сей раз – слева, из леса.
– Ещё один, – проговорил он на бегу.
– Эй, слушай, – крикнул Шаста, – та лошадь тоже скачет!
– Ну и хо-хо-хорошо! – выговорил конь. – У тархана меч… Он защитит нас.
– Что ты! – сказал Шаста. – Тебе всё львы да львы! Нас могут поймать. Меня повесят как конокрада!
Он меньше, чем конь, боялся львов, потому что никогда их не видел.
Конь только фыркнул в ответ