Я догоню вас на небесах. Радий Погодин
узлов судьбы и вплетении в эти узлы чьей-то воли, способной навлечь на людей кошмар. Егор считал, что этой волей сейчас был он. Но то ли Бог, то ли еще кто повлиял на него усмирительно.
«Что человека на острие удерживает? Не говорите, что знаете. Никто не знает. Может быть, бабка моя меня удержала. Я думаю – бабка…» – говорил Егор много позже.
На узком, длинном, метра полтора, полотне был написан вечер, вернее – «Вечер в пустыне», а может быть, «Караван на склоне горы».
Зной оседает как муть. Небо мглистое, хотя и ни единой тучки на нем. И караван верблюдов уходит вдаль. Написана картина прозрачно, в серо-золотистой гамме. Там, где это нужно, попонки на верблюдах, тюки – лепными мазочками, как у Вермеера.
Мы прицепили картину к заднему борту транспортера, она поместилась как раз. Двери каретника закрутили на проволоку. И на всякий случай оттащили стружки подальше. Хотел я Егора оставить и Писателя Пе для охраны, но решил почему-то, что пик опасности для картин миновал, теперь они сохранятся.
Ехали молча, и я уверен, что все думали о какой-то давней своей удаче, такой, где они чудесным образом остались в живых. У меня в глазах блестело тихое круглое озеро в лесу под городом Бологое. Молчали птицы, молчали листья деревьев, и что-то необъяснимое и непрочное подплывало мне под ноги.
Может, для этого часа, для этих картин в Сан-Суси я тогда был спасен.
Генерал стоял, окруженный офицерами, все знакомые – наши, один капитан – чужой. Мы развернулись перед командиром бригады с достойной лихостью и подпятились к нему задним бортом.
Я выскочил из машины, доложил, что задание выполнено. Парк чист. Дворец Сан-Суси пуст. У дальних ворот парка, в каменном каретнике, – картины.
– Там сухие доски и очень много стружек. Случайная спичка, окурок – и картин не спасти.
Генерал смотрел на уходящий по склону караван.
– Снимите, – сказал он своему адъютанту.
Пока адъютант и Писатель Пе отвязывали картину, я показал на карте каретник. Генерал послал туда полувзвод автоматчиков из роты управления.
– А вы, – сказал он мне, – немедленно отправляйтесь к Люндорфской плотине. Там уже командир вашего взвода.
– Я настаиваю на строгом дисциплинарном взыскании, – возразил чужой капитан. – За хулиганское нападение на часового.
У генерала нашего было спокойное лицо с чуть прищуренными глазами, высокий рост и высокий лоб. Посмотрел генерал на капитанскую фуражку, нам даже показалось, что он имел намерение сбить с этой фуражки паучка или пылинку, но он заложил руки за спину.
– Потерпите, капитан, война скоро кончится, и они отсидят свое; я полагаю, об этом вы похлопочете. Можете идти, капитан… Да, приготовьтесь принять от нас картины по акту. Нужно, знаете ли, работать, а не куражиться у пустых дворцов… А вы что топчетесь, сержант? Задание получили и – бегом!
Я в машину взлетел. Саша-шофер дал