По морю прочь. Годы. Вирджиния Вулф
объявила, что идет отправлять письма, и пусть Ридли принесет свои и – Рэчел?..
– Надеюсь, ты написала тетушкам? Давно пора.
Женщины надели пальто и шляпы, предложили Ридли присоединиться – он решительно отказался, заявив, что от Рэчел он ожидал подобной глупости, но Хелен должна быть умнее – и собрались уходить. Ридли стоял у огня, вглядываясь в глубины зеркала и морща лицо так, что стал похож на военачальника, обозревающего поле битвы, или на мученика, взирающего на пламя, которое лижет его ступни, но никак не на удалившегося от мира профессора.
Хелен схватила его за бороду.
– Отпусти, Хелен.
– Так я глупа? – напомнила она.
– Порочная женщина, – сказал он и поцеловал ее.
– Оставляем тебя при твоем тщеславии! – крикнула она уже из-за двери.
Стоял чудесный вечер, света хватало, чтобы видеть дорогу далеко вперед, хотя на небе уже появлялись звезды. Почтовый ящик был вделан в высокую желтую стену на углу переулка и улицы; опустив в него письма, Хелен высказалась за возвращение домой.
– Нет уж, нет уж, – сказала Рэчел, сжимая ее запястье. – Мы пойдем смотреть жизнь. Ты обещала.
«Смотреть жизнь» у них означало гулять по городу после того, как стемнеет. Общественная жизнь Санта-Марины протекала почти исключительно при искусственном свете, чему благоприятствовали теплые ночи и ароматы, источаемые цветами. Девушки с роскошно завитыми волосами и красным цветком за ухом сидели на ступеньках перед дверьми своих домов или выходили на балконы, а молодые люди прохаживались туда-сюда, время от времени выкрикивая приветствия или останавливаясь для амурной беседы. Через открытые окна можно было увидеть торговцев, подсчитывающих дневную выручку, и пожилых женщин, переставляющих кувшины с полки на полку. Улицы были полны людей, по большей части мужчин, которые гуляли, обмениваясь впечатлениями о жизни, или собирались вокруг винных столиков на углах, где какой-нибудь калека дергал струны гитары, а нищая девочка тянула страстную песнь. Две англичанки возбуждали некоторое добродушное любопытство, но никто к ним не приставал.
Хелен шла неторопливо, оглядывая людей в поношенной одежде, которые казались такими беззаботными, естественными, умиротворенными.
– Представь, каково сейчас на Мэлле! – воскликнула она наконец. – Сегодня пятнадцатое марта. Наверное, при дворе прием. – Она представила толпу, ожидающую на весеннем холоде, когда проедут роскошные кареты. – Очень холодно, дождя нет. Во-первых, там ходят торговцы, предлагающие открытки, стоят несчастного вида юные продавщицы с круглыми картонными коробками, банковские служащие во фраках, ну и, конечно, много портних. Люди из Южного Кенсингтона подъезжают в наемных пролетках, у каждого чиновника – своя пара гнедых, графам разрешается иметь по одному лакею на запятках, герцогам – по два, королевским герцогам – как мне говорили – по три, а королю, наверное, – сколько он пожелает. И люди относятся ко всему этому всерьез!
Отсюда