По морю прочь. Годы. Вирджиния Вулф
по залу в поисках миссис Эмброуз. Как бы ему ни хотелось завязать дружбу с Рэчел, он понимал, что дело не клеится.
– Я очень хочу дать вам книги, – сказал он, застегивая перчатки и поднимаясь со стула. – Мы еще встретимся. А сейчас я ухожу.
Он встал и покинул ее.
Рэчел огляделась. Она чувствовала себя, как ребенок на празднике, окруженный враждебными незнакомыми лицами с крючковатыми носами и ехидными безразличными глазами. Рядом была застекленная дверь, Рэчел толчком открыла ее и вышла в сад. Ее глаза наполнились слезами гнева.
– Будь он проклят! – воскликнула она с интонацией Хелен. – Проклятый наглец!
Она стояла в бледном прямоугольнике света, который бросала на траву открытая ею дверь. Перед ней вздымались темные массы деревьев. Она стояла и смотрела на них, слегка дрожа от гнева и волнения. Позади себя она слышала топот и шарканье танцующих и ритмичные наплывы вальса.
– Вот деревья, – сказала она вслух. Могут ли деревья возместить урон, причиненный ей Сент-Джоном Хёрстом? Она представила, что она персидская принцесса, живущая вдали от цивилизации, что она в одиночку катается на лошади по горам, а вечером приказывает служанкам петь для нее – подальше от всего этого, от борьбы мужчин и женщин… Тут из тьмы вышла фигура; на фоне ее черноты горел красный огонек.
– Мисс Винрэс, это вы? – спросил Хьюит, всматриваясь в нее. – Вы танцевали с Хёрстом?
– Он вывел меня из себя! – яростно крикнула Рэчел. – Никто не имеет права на такую наглость!
– Наглость? – переспросил Хьюит, удивленно вынимая сигару изо рта. – Хёрст – наглец?
– Какая наглость… – начала Рэчел и замолчала. Она точно не знала, что ее так разозлило. С огромным усилием девушке удалось взять себя в руки. – Что ж, – сказала она, представив Хелен и ее насмешки, – наверное, я дура. – Она сделала движение в сторону танцевального зала, но Хьюит остановил ее.
– Прошу вас, объясните, что произошло, – попросил он. – Уверен, что Хёрст не хотел вас обидеть.
Рэчел попыталась это сделать, но обнаружила, что не может. В том, что она гуляла с распущенными волосами, она не видела ничего несправедливого и ужасного, как и не могла объяснить, почему уверенность Хёрста в своем превосходстве, в том, что он больше ее умудрен жизнью, казалась ей не только досадной, но и отвратительной – как будто у нее перед носом захлопнули дверь. Прохаживаясь туда-сюда по террасе, она сказала Хьюиту с горечью:
– Это ни к чему хорошему не приводит; мы должны жить отдельно; мы не можем понять друг друга; мы пробуждаем друг в друге самое плохое.
Хьюит отверг ее обобщения о природе полов, поскольку они нагоняли на него скуку и казались в корне неверными. Однако, зная Хёрста, он вполне мог догадаться, что случилось, и, хотя в глубине души это было ему приятно, он считал, что Рэчел не должна строить на этом происшествии свои представления о жизни.
– Теперь вы его невзлюбите, – сказал он. – И зря. Бедняга Хёрст в плену у своих теорий. Поверьте, мисс