Водолаз Его Величества. Яков Шехтер
наставительно говорил он мальчикам по пути домой.
Положа руку на сердце, Михл давно был готов отложить в сторону глубокое изучение таинств Учения и заняться тривиальной добычей хлеба насущного. Голодные глаза детей пронзали его сердце не хуже самого острого ножа. Кто же мешал ему это сделать, кто заставлял корпеть над открытой и закрытой частями Учения? Не кто иной, как его любимая супруга.
– Я выходила замуж за мудреца и намерена оставаться женой мудреца до последнего дня, – решительно отвечала Рохеле на очередное предложение мужа стать сапожником или хотя бы водовозом. – Если я мало зарабатываю, это значит, что ты плохо учишься. Приналяг на учебу, тогда и деньги в доме заведутся.
– Такая праведница, как ты, должна сносить лишения с радостью, а не бегать за утешением к ребе Аарону, – возражал Михл.
– А кому мне еще плакаться? Околоточному?!
Повороты мысли Рохеле каждый раз ставили Михла в тупик. Стоит ли говорить, что год шел за годом, а в укладе их семьи все оставалось по-прежнему. Вернее, по тому, как это видела и представляла любимая супруга мудреца.
– Рохеле, что случилось? – спросил Михл, когда его глаза привыкли к свету множества свечей. – Мы разбогатели, Рохеле?
Супруга мудреца раскрыла рот, дабы ответить подобающим ее статусу образом, как вдруг тишину нарушил тонкий голосок Дворы-Леи:
– Мама, а чем это так вкусно пахнет?
Она выбралась из постели и с восхищением разглядывала яства, украшающие стол.
– У тебя прошел насморк, доченька? – дрожащим голосом спросила Рохеле.
– Прошел, прошел, – Двора-Лея в доказательство раздула ноздри и глубоко вдохнула носиком. – А можно медового пряника?
– Можно, – отирая набежавшие слезы, ответила Рохеле. – Сейчас папа благословит вино, потом поешь бульон с галушками, а после пряник.
– Не-е-т, – захныкала Двора-Лея, – я хочу сначала пряник.
Яблоко праведника так и осталось в мешочке из плотной ткани, тщательно обернутое в вощеную бумагу. Его использовали как панацею от любой хвори, при первых же признаках недомогания укладывая под подушку заболевшего ребенка.
Два-три раза в год Рохеле осторожно разворачивала бумагу и рассматривала яблоко. Оно чудесным образом ссохлось, не потеряв форму и цвет. Годы шли и шли, а яблоко праведника действовало безотказно.
Двора-Лея обручилась в пятнадцать лет с Лейзером Шапиро, парнем, подобно ее отцу, посвятившим себя Учению. Ей тоже предстояло стать женой мудреца и тащить на себе нелегкое бремя семейных забот.
Помолвку отмечали в самом узком кругу, домик Рохеле и Михла мог вместить только семью жениха. Его родители жили более чем скромно, почти нищенствовали, но ведь и Двора-Лея была не из Ротшильдов. В самый разгар праздничного обеда в дверь постучали. Михл глянул в боковое окошко и оторопел. На пороге стоял околоточный, в праздничном мундире, с нафабренными, щегольски закрученными усами.
– Неужели он пришел нас поздравить? – удивился