III единство. Антон Николаевич Рундквист
сомневаясь, стоит ли мне об этом упоминать, запнулся я. – Не знаю, важно это или нет, но она говорила, что является кем-то вроде экстрасенса, а ей не поверили и отправили сюда на лечение.
– Хм… знать диагноз тоже важно: если ее никто не вспомнит по другим приметам, то могут вспомнить по этой. Что-то еще?
– Вроде бы, это все.
– Хорошо, я посмотрю, что можно узнать об этой твоей загадочной девице.
– Спасибо, Трой.
Маловероятно, чтобы полоумный парень с бензоколонки действительно мог мне помочь, но попытка не пытка, тем более, после общения с ним я обрел некую уверенность, нехватку которой остро ощущал после вчерашнего разговора с доктором Шелби. Во всяком случае, я теперь был не одинок в поисках Сэнди, и это внушало надежду на благополучный исход дела. И пока Трой занимался расследованием, у меня появилась возможность как следует подготовиться к приему посетителей, ведь сегодня меня должна была навестить сестра.
Мне всегда было стыдно перед Линдой. Посудите сами: мы с сестрой довольно рано остались без попечения родителей, однако ее это лишь закалило, в то время как меня выбило из колеи практически на всю оставшуюся жизнь. Линда стала весьма преуспевающим дизайнером, у нее прекрасный муж Майк и замечательные дети – мои дорогие племянники Фрэнки и Салли. Я же никак не мог найти себя в жизни. Пребывания на одном рабочем месте по краткосрочности в моем случае уступали только моим же не столь многочисленным, но все как один бесперспективным романам. И хотя меня смело можно назвать знатоком в сфере бухгалтерского учета, все же мое неумение или, скорее, нежелание участвовать во всякого рода корпоративных интригах не способствовало карьерному росту. У меня никогда не было собственного автомобиля, как, впрочем, и дома: приходилось снимать квартиру то тут, то там. Единственное, что оставалось стабильным в моей жизни, кроме постоянных финансовых и личных неудач, так это дорогая сестра Линда, всегда готовая прийти мне на помощь и поддержать в трудную минуту. Она – тот единственный человек на всем земном шаре, которому я готов был отдать все, но которому при этом от меня не было нужно ровным счетом ничего. Наверно, мне должно было испытывать по отношению к ней чувство зависти, раз у нее все так хорошо, а у меня так себе, и, признаюсь, иногда был к этому близок, но в гораздо большей степени я ощущал неловкость, особенно тогда, когда мы всей семьей (преимущественно, ее семьей) собирались за одним столом на Рождество или День Благодарения, неловкость за то, что я – словно некое инородное тело, периодически вторгающееся в их устоявшуюся, счастливую жизнь и нарушающее царившую в остальное время идиллию. Разумеется, если рассказать об этом Линде, то она вряд ли со мной согласится, однако я точно знаю, что в глубине души она тоже это понимает.
А теперь представьте, какой стыд я испытывал всякий раз, когда сестра навещала меня в психушке. Казалось, это было самое глубокое дно, на которое человек, окончивший