Элизиум. Рок. Дмитрий Потехин
Вам ясно? Ну что ж… Да! Важнейший пункт: кроме физического наслаждения и душевной эйфории я хочу испытать изумление. Хочу увидеть то, чего нет и не может быть. Что-нибудь э-э… Только без пошлятины, вроде парящих в воздухе предметов. С детства ненавижу цирк! В общем и целом, выражаясь деловым языком, я хочу купить у вас за свои девять миллионов достойную, комфортную смерть, которой позавидовал бы каждый. Вы ответственны за качество товара.
Он вернулся к тексту письма:
«В вазе рядом с вашей кроватью…»
На столике, и правда, стояла широкая хрустальная ваза, полная каких-то симпатичных шершаво-золотистых шариков, размером с крупные бусины.
«Каждая из этих золотых сфер вмещает один год вашей предстоящей жизни. Чтобы испытать счастье, раздавите сферу пальцами и, растерев осколки в мелкую пыль, развейте в воздухе».
Морель запустил пальцы в шарики и осторожно поигрался ими.
«Н-да! Вдыхать пыль… Боже, как оригинально!»
– Через два часа начинается ужин, – прервал тишину дворецкий. – Вы хотели бы спуститься в зал или принять пищу здесь?
– Мне все равно, я не голоден.
– Если вам что-то понадобится…
– Как ваше имя?
– Себастьян.
– Себастьян… Идите, поиграйте со своим гомункулом!
– Да, сэр.
– Исчезните!
Дворецкий поклонился и, с ледяной злостью сверкнув глазами, покинул комнату. Еще с минуту из коридора доносилось его угрюмое шарканье и стук палки.
Оставшись один, Морель выпил из графина воды, нервно вытер вспотевшие ладони и, чувствуя себя так жутко-прекрасно, как ни разу в жизни, сел на кровать.
Взял из вазы одну сферу. Он не был уверен, что хочет ее раздавить, лишь представил себе это.
Потом ему на ум пришла весьма остроумная и оригинальная вещь. Он отложил шарик. Принялся бегать глазами по комнате, в поисках карандаша. Карандаш оказался под рукой.
Морель схватил его и, облизываясь, аккуратно вывел на обоях над изголовьем своей кровати: «Арчибальд Артур Морель. 1890—1929».
При написании последней даты его рука дрогнула, и двойка вышла кривой, как лебедь со сломанной шеей.
«К чертям… Двадцать девятый год! Покойся с миром, и аминь!»
Морель снова взял сферу. Он, по-прежнему, не собирался ее крошить. Не сразу, не запросто, не прямо сейчас…
Почти против воли пальцы сомкнулись, с нежным хрустом превратив тонкую скорлупу в ворох золотого праха, гораздо мельче и легче песка. Не успел он испугаться своей неловкости, как воскурившаяся дымкой сверкающая пыль, подхваченная дыханием, хлынула ему в рот, в ноздри и даже в глаза. Он чихнул и заморгал. В носоглотке остался щекочущий привкус.
Морель почувствовал, что все меняется. Как будто что-то подмешали в тусклую цветовую палитру серо-коричневой спальни. По-иному закружились пылинки в лучах солнца. Иначе заиграли каплевидные хрусталики люстры. Шелковый шнур, приводящий в действие