Найденные во времени. Александр Козин
я безразличное лицо.
– Не помню, где, – также деланно безразлично ответила мать. – После обеда отдохните часик. А потом ты, Саша, смени хотя бы пару столбов у забора. Если хочешь, мы с Алиной поможем тебе. А отец пусть отдохнет. – И обернулась к отцу. – Хочешь, я разотру мазью поясницу?
– Чего там помогать?! Сам справлюсь, – ответил я, и обед продолжался, как смеялся отец, «в теплой дружественной обстановке».
Я пол часика повалялся в гамаке. Отец устроился с книжкой под тенью сливы в раскладном кресле. Потом я счищал кору с осин, пилил их под один размер, коловоротом крутил под них дырки в земле. Отец несколько раз порывался помочь мне, но бдительность матери останавливала его. Я закончил работу уже в сумерках. Принял в душ в кабинке, придуманной отцом: на четырех металлических трубах выше человеческого роста устанавливался выкрашенный в черный цвет бак, в который из колодца поступала вода, довольно нагревавшаяся за день, а по периметру, вокруг трубок натягивалась плотная непрозрачная полиэтиленовая занавеска. Все соседи ходили к нам перенимать опыт и монтировали у себя на участках такие же душевые кабины.
Ужин под сливой был не менее обильным, чем обед. Мать планировала работы на следующий день, распределяя задание каждому. И вдруг сказала, обращаясь к нам с отцом:
– А может быть, встанете на зорьке да на пруд сходите, искупаетесь, рыбки на уху к обеду наловите? Ратаны – такие сладкие!
– А что, давай, пап? – спросил я.
– Ну… если я встану, и если спина пройдет, – раздумывал отец, – можно и сходить. Тогда давай-ка, пораньше ложись. А то ты сегодня весь день работал, а до этого, сам говорил, двое суток из трансформаторной не вылезал.
Я был не против. Глаза после сытного, многоблюдового ужина действительно слипались. Пожелав всем спокойной ночи, я отправился в свою комнатку на втором этаже.
– В доме не кури! – крикнула вслед мать. – Пожар устроишь!
Я улегся, накрылся махровой простыней, но сон не приходил. Посмотрел на окно: оно было распахнуто, только затянуто марлей – от комаров. Все равно душно… И вдруг подумалось, что все эти три дня я даже не вспоминал про Силыча… А между тем под окном, на скамеечке, очевидно считая, что я сплю, родители завели разговор. Как бы я ни хотел, я не мог не услышать.
– Что это он про крест заговорил? – встревоженно, на повышенно-раздраженных тонах, но почти шепотом, заговорила мать.
– У них там рабочего убило, а Саша на нем увидел крест, – отвечал отец. – Потом, говорит, ему вроде как приведением явился этот рабочий.
– Ну вот! Этого только не хватало! Бедный мальчик! Ведь если он поверит, увлечется, опять вляпается в какие-нибудь неприятности. Он же такой прямой, открытый, доверчивый…
– Да что ты говоришь?! Какие неприятности?! Сейчас же не Ленин, не Сталин, не Хрущев… Брежнев-то церкви не притесняет, – рассуждал отец.
– Брежнев, Брежнев… А кто после него будет?! Вдруг опять тридцать седьмой… А Сталина ты не тронь! Вспомни, как после войны уже через год карточки отменили. А кто во время