Наши за границей. В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь. Николай Лейкин
Иванович развел руками и обидчиво поклонился жене.
– Изучены насквозь. Помню я, как вы в Неаполе радовались, когда я за табльдотом съела по ошибке муль – этих проклятых улиток, приняв их за сморчки, – кивнула ему жена. – Вы должны помнить, что со мной тогда было. Однако сниму-ка я с себя корсет да прилягу, – прибавила она. – Кондуктору дан гульден в Вене, чтобы никого к нам не пускал в купе, стало быть, нечего мне на вытяжке-то быть.
– Да конечно же, сними этот свой хомут и все подпруги, – поддакнул Николай Иванович. – Не перед кем здесь кокетничать.
– Да ведь все думается, что не ворвался бы кто-нибудь.
– Нет-нет. Уж ежели взял гульден, то никого не впустит. И наконец, до сих же пор он держал свое слово и никого не впустил к нам.
Глафира Семеновна расстегнула лиф и сняла с себя корсет, положив его под подушку. Но только что она улеглась на диване, как дверь из коридора отворилась и показался в купе кондуктор со щипцами.
– Ich habe die Ehre… – произнес он приветствие. – Ihre Fahrkarten, mein Herr…[1]
Николай Иванович взглянул на него и проговорил:
– Глаша! Да ведь кондуктор-то новый! Не тот уж кондуктор.
– Нови, нови… – улыбнулся кондуктор, простригая билеты.
– Говорите по-русски? – радостно спросил его Николай Иванович.
– Мало, господине.
– Брат-славянин?
– Славяне, господине, – поклонился кондуктор и проговорил по-немецки: – Может быть русские господа хотят, чтобы они одни были в купе?
В пояснение своих слов он показал супругам свои два пальца.
– Да-да… – кивнул ему Николай Иванович. – Их гебе…[2] Глаша! Придется и этому дать, а то он пассажиров в наше купе напустит. Тот кондуктор, подлец, в Будапеште остался.
– Конечно же дай… Нам ночь ночевать в вагоне, – послышалось от Глафиры Семеновны. – Но не давай сейчас, а потом, иначе и этот спрыгнет на какой-нибудь станции и придется третьему давать.
– Я дам гульден!.. Их гебе гульден, но потом… – сказал Николай Иванович.
– Нахер… Нахер…[3] – прибавила Глафира Семеновна.
Кондуктор, очевидно, не верил, бормотал что-то по-немецки, по-славянски, улыбался и держал руку пригоршней.
– Не верит. Ах, брат-славянин! За кого же ты нас считаешь! А мы вас еще освобождали! Ну ладно, ладно. Вот тебе полгульдена. А остальные потом, в Белграде… Мы в Белград теперь едем, – говорил ему Николай Иванович, достал из кошелька мелочь и подал ему.
Кондуктор подбросил на ладони мелочь и развел руками.
– Мало, господине… Молим една гульден, – произнес он.
– Да дай ты ему гульден! Пусть провалится. Должны же мы на ночь покой себе иметь! – крикнула Глафира Семеновна мужу.
Николай Иванович сгреб с ладони кондуктора мелочь, додал ему гульден и сказал:
– На, подавись, братушка…
Кондуктор поклонился и, запирая дверь в купе, проговорил:
– С Богом, господине.
II
Стучит, гремит
Честь имею. Ваши билеты, господин.
Я даю… –
Позже… позже…