Лихолетье. Евгений Шалашов
разрешил игумен.
Обрадовавшись, что не бранят, послушник затараторил:
– Коч из Ново-Колмогор, из Архангельского городка, в нем народу душ десять мнихов, да мирян столько же, груз какой-то, на домовину похожий. Старший у них инок, Варлаамом назвался. Говорит, жил здесь лет пятнадцать назад, тут и пострижение принял. Мол, отец Антоний его знает. Просит позволения внутрь ограды зайти. На берегу я их оставить не осмелился – того и гляди, шторм будет, а без воли отца игумена…
Игумен приподнял руку, жестом прекращая болтовню.
– Как инока зовут? – переспросил отец Антоний.
– Вроде – Варлаам, – неуверенно ответил послушник. – Или – Абрам… Авраамий… Он еще сказал, что келарем служит в лавре… Точно, Авраамий!
– Авраамий, келарь? – задумался настоятель. – Не упомню такого… – помотал головой и спохватился: – Авраамий?! Ну-ко, веди его сюда.
Настоятель, хоть и стар годами, но умом не ослаб. Знакомцем с таким именем, да при должности келаря, мог быть только Авраамий Палицын – келарь Троице-Сергиевой лавры. Но Авраамия, говорят, в последний раз видели в войске князя Пожарского, что шло на Москву. А удалось ли отбить Первопрестольную у ляхов или нет, никто пока не знал…
– А остальных куда? – поинтересовался привратник.
– Пусть в странноприимческой избе будут, а после заутрени разберемся, – решил игумен.
– Там и мнихи есть, и миряне.
– Ну и что? – слегка удивился настоятель.
– Так, вроде бы, негоже старцев вместе с мирянами селить. Надобно бы иноков-то по келиям расселить… – пожал плечами послушник и, чуть было не проглотил язык, поняв, что последнюю фразу он сказал зря…
– Яков, а кто у тебя отец-наставник? – ласково поинтересовался игумен и сам же ответил: – Отец Фома. Так вот, сыне. Утречком, как к отцу-наставнику на молитву пойдешь, скажешь ему – отец-настоятель, мол, велел вам обоим на скотный двор идти, навоз за коровами убирать. Понял, за что?
– Понял, отец-настоятель, – угрюмо кивнул послушник, целуя руку игумена.
– Ну, так за что? – мягко, но требовательно спросил игумен.
– За язык болтливый… И еще, – потупился Яшка, – за чванство мое.
– Вот и молодец, – похвалил отец Антоний юношу. – Ну, ступай с Богом.
– Прости, отец-настоятель! – повалился Яшка в ноги игумену. – Моя дурость! Меня накажи, а авву Фому за что? Наставник – он же хворый да старый. Тяжело ему будет на скотном-то дворе…
– Что хворый отец Фома – ведомо мне. Ну, на скотном дворе воздух свежий, говнецом попахивает ядреным. Хворым да болезным – очень полезно! Все, ступай, да старца Авраамия не забудь привести. Да, вот еще что, – остановил настоятель юнца. – Узнай, нет ли хворых да раненых. Ежели нуждается кто, брата-лекаря кликнешь. А если оголодал кто из пришлых, на поварню сходи, хлеба да квасу принеси.
– Понял, отец настоятель, – кротко и смиренно произнес послушник, кланяясь игумену.
Когда