Клетка бесприютности. Алекс Мельцер
мог стереть это глупое, счастливое выражение лица. Даже бубнеж матери о том, что я пришел чуть позже часа дня, не испортил настроения: я счастливо подхватил капризного Вадика на руки, и его нытье меня не бесило. Я чмокнул его в лоб, усадив на высокий стул, и начал разогревать суп. Сын, чувствуя повисшую в воздухе радость, притих, заинтересованно глядя на меня, крутящегося у плиты. Сто по химии. Может, не такой уж я и булыжник?
***
Биология пришла через неделю, и семьдесят пять баллов меня вполне устроили – я думал, что написал хуже, но теперь сумма баллов за все экзамены позволяла хотя бы попытаться. Даже без малой медицинской академии. Вадик путался под ногами, пока я собирался в институт, отглаживая единственную белую рубашку с выпускного. Это, конечно, был атавизм – приходить подавать документы при параде, потому что баллы все равно считаются автоматически и от твоего внешнего вида решение приемной комиссии не зависит. Но я все равно хотел выглядеть парадно. Черные брюки, отцовские, великоватые, струились по ногам, и их пришлось чуть подогнуть во внутрь, чтобы они не волочились по асфальту. Правда, удобных туфель не нашел, и я натянул кроссовки. Решил, что выгляжу смешно, и переоделся в джинсы. Но белую рубашку все равно оставил, пусть она и спряталась под олимпийкой из-за мрачной позднеиюньской погоды.
– Вадь, отойди, мне выйти надо, – умоляюще попросил я сына, вцепившегося в мою штанину детскими, маленькими, но такими сильными пальчиками. – Я скоро вернусь. Пойдем гулять. Ну, я же обещал тебе!
– Не уходи, – заныл он. – Деда злой.
Я фыркнул и насильно отцепил его пальцы.
– Он ничего тебе не сделает. Сиди в комнате. Мне уйти надо, Вадь. В институт документы отдать. И я вернусь через пару часов. Ну, понимаешь?
Он хлопал длинными телячьими ресницами и так быстро моргал, в глазах – доселе сухих – начали собираться слезы. Всхлипнув, Вадик плюхнулся в чистых домашних штанишках на пыльный придверный коврик и завыл. Я еле держался от того, чтобы не пнуть его, заставив подняться и отойти.
Из кухни послышался шум – звон ударяющегося донышка бутылки о стол на фоне голоса диктора из выпуска новостей. Вадик привлек слишком много шума. Я хотел улизнуть незамеченным, не оправдываясь ни перед кем, но тень отцовской фигуры, отброшенная в коридор, громкоголосо говорила о том, что он выдвигался в коридор.
– Куда намылился? – удивился он, обведя пьяным взглядом прихожую. – А выблядка своего на кого оставляешь?
– Ну что ты, я посижу, – за ним впопыхах из кухни вышла мама, прижимая к груди вафельное заляпанное полотенчико, которым протирала посуду. – Игорю в институт надо, он экзамены хорошо сдал, теперь учиться будет.
Мать, конечно, забегала далеко вперед. Еще никакого решения приемная комиссия не приняла, баллы других абитуриентов не считала, а меня уже записали в поступивших на бюджет. Я не был суеверным, но не хотелось говорить «гоп» раньше, чем перепрыгнуть это громоздкое, пугающее высотой препятствие. Отец, хмыкнув, пьяно оперся локтем