Джейн Эйр. Шарлотта Бронте
о я узнал при работе с печатниками.
Моя благодарность литературным критикам – искренняя и от всей души. Для новичка получить лестные отзывы в начале пути – важнейшая поддержка и радость! Спасибо за одобрение и ваше великодушие. Я готов еще раз повторить: «Господа, вас благодарю от души!»
Про тех же, кому не нравятся книги, подобные «Джейн Эйр», я, пожалуй, также напишу несколько строк. Ведь эти люди есть, однако, насколько мне известно, их не так уж и много. Что же еще досадно? То, что они не видят различий между ханжеством, религиозностью и истинной верой. Они не хотят ничего нового, не видят, что мир наш меняется, думают, что все новое – это заведомо плохо. Они лицемерные судьи, фарисеи, покусившиеся на терновый венец, и не видят они, где порок, а где добродетель, путают то, чего путать нельзя.
Хочу еще напомнить, что внешнее не следует принимать за истину. Ведь есть то, что глубже. Стоит помнить, что узкие человеческие доктрины не должны подменять учение Христа, искупившего грехи всего мира. Человек склонен возвышать и возвеличивать немногих, но мы должны понимать – что по природе хорошо, что плохо. Этому должны учиться все.
Миру, возможно, не захочется видеть эти идеи разделенными, ведь люди привыкли смешивать их; находя удобным выдавать внешний вид за безупречную ценность – позволить простым беленым стенам казаться чистотой святынь.
Мир может ненавидеть того, кто посмеет исследовать и обнажит, снимет позолоту и явит всем, что не добродетель это, не золото, а неблагородный металл.
Хочу объяснить здесь же, почему свою книгу посвящаю мистеру Теккерею, обаятельному и остроумному человеку с блистательным юмором – но в то же время и серьезному его гению. Для меня он равен великим мира сего, ведь ум его гораздо более глубок и уникален, чем сознают современники. Понравится ли ему «Джейн Эйр»? Не знаю. Лишь надеюсь…
Глава I
В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но после обеда (когда не было гостей, миссис Рид кушала рано) холодный зимний ветер нагнал угрюмые тучи и полил такой пронизывающий дождь, что и речи не могло быть ни о какой попытке выйти еще раз.
Что же, тем лучше: я вообще не любила подолгу гулять зимой, особенно под вечер. Мне казалось просто ужасным возвращаться домой в зябких сумерках, когда пальцы на руках и ногах немеют от стужи, а сердце сжимается тоской от вечной воркотни Бесси, нашей няньки, и от унизительного сознания физического превосходства надо мной Элизы, Джона и Джорджианы Рид.
Вышеупомянутые Элиза, Джон и Джорджиана собрались теперь в гостиной возле своей мамы: она полулежала на диване перед камином, окруженная своими дорогими детками (в данную минуту они не ссорились и не ревели), и, очевидно, была безмятежно счастлива.
Я была освобождена от участия в этой семейной группе; как заявила мне миссис Рид, она весьма сожалеет, но приходится отделить меня от остальных детей, по крайней мере до тех пор, пока Бесси не сообщит ей, да и она сама не увидит, что я действительно прилагаю все усилия, чтобы стать более приветливой и ласковой девочкой, более уживчивой и кроткой, пока она не заметит во мне что-то более светлое, доброе и чистосердечное; а тем временем она вынуждена лишить меня всех радостей, которые предназначены для скромных, почтительных деток.
– А что Бесси сказала? Что я сделала?
– Джейн, я не выношу придирок и допросов; это просто возмутительно, когда ребенок так разговаривает со старшими. Сядь где-нибудь и, пока не научишься быть вежливой, молчи.
Рядом с гостиной находилась небольшая столовая, где обычно завтракали. Я тихонько шмыгнула туда. Там стоял книжный шкаф; я выбрала себе книжку, предварительно убедившись, что в ней много картинок. Взобравшись на широкий подоконник, я уселась, поджав ноги по-турецки, задернула почти вплотную красные штофные занавесы и оказалась, таким образом, отгороженной с двух сторон от окружающего мира.
Тяжелые складки пунцовых драпировок загораживали меня справа; слева оконные стекла защищали от непогоды, хотя и не могли скрыть картину унылого ноябрьского дня. Перевертывая страницы, я время от времени поглядывала в окно, наблюдая, как надвигаются зимние сумерки. Вдали тянулась сплошная завеса туч и тумана; на переднем плане раскинулась лужайка с растрепанными бурей кустами, их непрерывно хлестали потоки дождя, которые гнал перед собой ветер, налетавший сильными порывами и жалобно стенавший.
Затем я снова начинала просматривать книгу – это была «Жизнь английских птиц» Бьюика. Собственно говоря, самый текст мало интересовал меня, однако к некоторым страницам введения я, хоть и совсем еще ребенок, не могла остаться равнодушной: там говорилось об убежище морских птиц, о пустынных скалах и утесах, населенных только ими; о берегах Норвегии, от южной оконечности которой – мыса Линденеса – до Нордкапа разбросано множество островов:
Где волны океана Ледяного
Бурлят у диких и пустынных