Взрослое лето. Владимир Голубев
Но рубить её нельзя, да-да!
– Да я и не хочу, но такую красавицу не грех и в Кремле установить на Новый год!
– Точняк, она дикая прелестница. Мы с мамой её любим. Хотя по ночам на неё бывает страшно смотреть, особенно когда полная луна, и слушать в сильный ветер.
– Подожди, я думаю, что на этот ствол можно прибить несколько ступенек из дощечек, и ты сможешь подниматься вверх, как по мачте корабля.
– По чему?
– Ну, по мачте парусного корабля!
– А поняла, Дантес тоже плавал на таком корабле.
– Ты залезешь и сможешь мне позвонить. Точно, давай в 12 часов дня у нас будет контрольный созвон или эсэмэска, если у кого-то из нас есть свежая информация.
– Согласна. Только кто будет палки прибивать и где их взять, а?
– Не переживай. Я завтра приеду и сам всё сделаю. Пока.
– До встречи. Постой! Не будем ничего говорить маме! А то я чувствую, она будет на меня ругаться.
– Смотри сама, тебе видней.
Жёлтый скутер, тарахтя и выпуская сизоватый дым из непрогретого мотора, удалился в сторону земной цивилизации, подпрыгивая на кочках. Прозрачный наэлектризованный воздух неожиданно запузырился и лопнул, и перед девочкой разлился неведомый оранжевый свет, нет, скорее, возник огромный апельсин, подвисший над поляной. Чувство страха и опасности мелькнуло, но растворилось в потёмках вместе с резким звуком, и осталось далече, словно их и не существовало в этот долгий миг жизни девчонки. Вместо привычного леса ей привиделась белая мощёная дорога, ведущая из первобытной пещеры ввысь, к неописуемым дворцам и башням под бирюзовыми бездонными небесами, а в душе пролился, подобно янтарному дождю, покой и предстала лишь несказанная радость от созерцания неведомого пути. Следом перед глазами, как в кино, поплыли пёстрые холмы с выжженной солнцем травой. Взор обратился к нескладному Каину, она ощутила доподлинно, что это именно он: не выспавшийся, с пульсирующей веной на левом виске, и с запутавшейся пчелой в бороде. Уходя, спотыкаясь о камни, по вытоптанной ложбине в долину, он обтирает насухо руки об края одежды с красными кистями, не сводя глаз с небес цвета индиго, с пугающими пурпурными всполохами. Желая только одно – поскорее достигнуть жилища, с серым от пыли садом, а там сбросить пояс, смочить горло и омыть руки. А дальше приклонить голову с колотящейся внутри болью, где-нибудь в темноте и мраке, опустив седые пряди на лицо, пряча от света печать Творца, и дождаться вечерней звезды, возвещающей о приходе ночной прохлады. Но в эту ночь долгожданный ветер не принесёт облегчения с далёких снеговых вершин… Каин ещё не ведает – на закате, вместо одной прекрасной и привычной для глаз Дили-пат[1], на небе взойдёт второе око – Муллу-баббар[2]. И в его жизни никогда не будет покоя, и не отыщется на земле место, где он сможет смыть красную охру с рук и позабыться в недолгом сне.
Мир в тот ветреный день перевернулся, и он более во веки веков не станет наивным и блаженным. Ведь о сыне человеческом запричитала изумрудная земля, и следом за ней заголосило седое
Шумерское название Венеры.
Шумерское название Марса.