Десять жизней Мариам. Шейла Уильямс
нас по трапам на палубы и обливали водой, называя это ванной. Их слова, даже те, которые я могла понять, были исполнены отвращения. Они насмехались над нами. Заставляли вставать, хотя многие из нас ослабли от болезней, а некоторых женщин, например молодую мать игбо, уводили в слезах, а позже с каменными лицами возвращали в трюм, ничего не говоря. Как мою сестру.
В тот день я поддерживала Джери, сколько хватило сил, а потом отыскала для нее местечко и усадила, устроив хоть чуточку удобнее. Она была так слаба, что без меня не могла ни держаться прямо, ни передвигать ноги. На свету сестра выглядела просто ужасно. Так исхудала, что напоминала скелет, плоть едва покрывала кости, дыхание с трудом поднимало грудь. Лицо, цвету которого я так завидовала, стало серым. Глаза, когда-то светящиеся смехом и умом, запали, сделались огромными и старыми. Сердце мое замирало от отчаяния и страха. Сестра оставалась для меня единственной семьей. Я отчаянно хотела, чтобы Джери выздоровела, но не знала, что делать. Ей было всего шестнадцать. Она выглядела как столетняя старуха.
Джери глубоко вздохнула, кашлянула, затем прислонилась спиной к столбу и закрыла глаза.
– Твоя учеба… еще не закончилась, Маленькая Птичка, – тихо сказала она.
Словно ей в ответ завопила морская птица, и Джери улыбнулась.
– А это что значит? – спросила она. – Это что за слово?
Я сказала ей слово «птица» на четырех языках.
– Хорошо. – Она похлопала меня по руке. – Теперь ты готова.
Сестра задремала, подставив лицо солнцу. Я оставила ее спящей, а сама встала размять спину и ноги. Я так долго горбилась, скрючивалась, поддерживая сестру, что каждая косточка у меня болела и стонала. Как и остальные, я шаркала туда-сюда по палубе, двигаясь медленно и с трудом. Ноги подгибались и едва держали. Впрочем, на палубе мы пробыли недолго, никто бы нам и не дал. Как только вода подсыхала и мы делали по нескольку глотков чистого воздуха, приходили матросы и снова загоняли нас в трюм. Я смотрела в разные стороны и не видела ничего, кроме моря и неба. Солнце было горячим, оранжевым и круглым. Похоже, оно оставалось тем же, что и у нас в деревне, хоть я и не уверена. А вот все остальное прежним не было. Я глянула на восток и подумала, сколько ж это дней прошло с того жуткого момента, как нас оторвали от родителей, братьев, сестер… Всех нас, собранных здесь. Даже не сосчитать.
Мы никогда не вернемся домой.
Я так погрузилась в свои мысли, что сперва не услышала шума позади. Меня почему-то зацепил голос мужчины-акана, я обернулась и увидела, как матросы тыкают в мою сестру кулаками. Я кинулась к ним, размахивая руками и вопя, словно на диких собак, которых нужно отогнать.
– Прекратите! Оставьте ее в покое!
– Да она мертвая! – кричали они.
– Нет, неправда! Не трогайте ее!
Я протиснулась между ними и опустилась на колени. Джери упала на бок, глаза ее были полуприкрыты, рот открылся. Я взяла ее за руки и прошептала на ухо:
– Джери, просыпайся. Пожалуйста, проснись. Пожалуйста, Джери.
Потом