Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945. Вера Фролова
всякие непристойности. Один из сидящих поблизости молодчиков – очень бледный, со спутанными темными, влажными на висках волосами, пошатываясь, подошел к Вере, крепко схватил ее за руку: «Айн кюсс, фрейляйн! Айн зюссе кюсс фон шене руссише медхен!»[5]
Вера с силой отдернула руку: «Пошел прочь, дурак! Ишь чего захотел – „айн кюсс“! Разве тебе еще не надавали в России хороших пенделей?»
Хорошо, что снова выручил Клееманн. Проворно выскочив из-за стойки (привык, видно, к подобным сценам), он принялся уговаривать пьяного любителя «сладких поцелуев»: мол, эта русская девушка вполне благовоспитанная и порядочная, а ее хозяйка – известная в округе благочестивая дама. А сам в это время тихонько подталкивал загулявшего вояку к его гогочущим собутыльникам. Тут, конечно, и мы тоже не стали терять даром время – быстренько выскочили за дверь. Сима, разумеется, немедленно отчитала Верку. Ну, зачем она нарывается на неприятности, упоминая о «пенделях»? Ведь они теперь все понимают по-русски.
В «Шалмане», кроме всех тамошних обитателей, мы застали еще Ольгу и Галю от Клодта. Ольга, сидя у окна, тихонько бренчала на балалайке, которую довольно сносно смастерил из кусочков древесины и фанеры прибывший сюда с месяц назад с «арбайтзамта» молодой чернявый парнишка по имени Василий. По национальности этот паренек узбек, и вообще-то, его имя – Рустам, но он с первого дня попросил звать его Васей, что теперь все и делают.
Нашему приходу обрадовались. Ваня-Черный тотчас притащил скамейку. Уселись, принялись «балакать» о том о сем. Я рассказала, что мне удалось услышать по радио у Шмидта, а также о недавнем победном салюте в Ленинграде. Ваня-Великий подтвердил: он узнал вчера от местного швайцера, что сейчас на Украине окружены большие немецкие соединения.
Потом Ольга ударила пальцами по струнам, пронзительным дискантом запела частушки, где забавно перемежались однозначные русские и украинские слова. Что-то наподобие:
Милый Ваня на баяне
Грал романс на крыше,
Вин по лестнице пиднялся,
По дробине вышел.
Я милому своему
Подарю волошек,
Синий цветик василек
Дюже вин хороший.
Мама, ридная моя,
Сшей ты мне спидницю.
От любви в колодец брошусь,
Выплыву в криницю.
В общем, просидели мы там больше часу. Перед уходом я заглянула за цветастую занавеску, что отгораживает задний угол комнаты. Там молодая мамаша Ольга, сидя на измятой постели и обнажив налитую, круглую, как полная луна, грудь, кормила своего младенца. Малыш яростно чмокал белыми от молока губами, шлепал беззубыми деснами, при этом то и дело потешно морщил короткий носик-пуговичку. Его маленькая, похожая на огурец головенка, покрытая редким, рыжеватым пушком, подергивалась в такт глотательным движениям. Младенец изо всех своих силенок пытался выпростать из пеленок ручонку наружу, освободившимися крохотными розовыми
Один поцелуй, барышня! Один сладкий поцелуй от красивой русской девушки!