Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945. Вера Фролова
выдвижного ящичка пачку сигарет: «Извини, я закурю. Тебе не требуется? – Щелкнув зажигалкой, он глубоко несколько раз затянулся. В черноте кабины поплыли перед глазами одна за другой колеблющиеся сизые струйки дыма. – Ты-то сама откуда? Из каких российских краев?»
Услышав мой ответ, удовлетворенно, как мне показалось, кивнул головой.
– Я много слышал о Ленинграде, говорят – это очень красивый город. И порт там большой – из разных концов света корабли принимает. Но вот какое дело… На предприятии, где я работаю, тоже есть цивильные русские и украинцы. Так, понимаешь, не все они довольны Россией и вашими порядками. Я знаю и таких, которые даже не желают вернуться после войны на Родину, а готовы остаться здесь. И вот я часто думаю: если жизнь в России уж такая никудышная, если там царят нищета и бедность, а люди живут в страхе и несправедливости, – почему же тогда советские солдаты так упорно сражаются за эту самую Россию? Почему те, что сидели голодные и полуумирающие в крепости, зная о своей обреченности и безысходности, не вышли из катакомб с поднятыми руками, а предпочли лютую смерть?.. Странный, странный, в общем-то, народ вы, русские.
– И ничего нет странного! – сказала я в страшной гордости за тех, незнакомых мне, что долбанули из осажденной крепости моего водителя, а затем предпочли смерть плену. – Ничего нет странного. Россияне всегда, во все времена грудью вставали на защиту своего Отечества. Всегда. Какое бы – бедное либо богатое – это Отечество ни было. Потому что Родина для каждого одна. Потому что… – У меня прямо-таки слезы выступили на глазах от негодования и от презрения к тем, кто так гнусно клянет и хает Россию перед своими поработителями, кто так подло низкопоклонничает, юлит перед ними. Ну и пусть! Пусть эти перевертыши остаются здесь, пусть продолжают ползать на брюхе перед такими злодеями и убийцами, как, например, владельцы Петерсхофа, пусть радуются тем, оговоренным не единожды объедкам, что бросают им со своих хозяйских столов нацисты. Пусть!
– Ладно. Не будем больше об этом, – сказал бородач, поняв, по-видимому, по голосу мое настроение. – Я ведь и сам не очень-то одобряю тех, кто так запросто отрекается от земли, где родился. – Приоткрыв снова ящичек, он сунул погасший окурок (не выбросил на дорогу!) в уже наполовину заполненную пепельницу. – Расскажи-ка мне лучше о себе. Как тебе жилось в своем доме, чем ты занималась, кто твои родители, и вообще обо всем, что тебе кажется важным. Я ведь не успел узнать твою Россию, а надо сказать, она очень, очень интересует меня.
И я рассказала ему и о доме, и о родителях, и о своих братьях, которых не видела уже много-много месяцев, но которые – я верю в это! – живы и тоже помнят меня. И конечно же, вспомнила и рассказала ему о моей школе, о том, какими счастливыми были мы, в нашей, пусть пока еще нелегкой, но радостной в ощущении свободы, равенства и братства жизни, как свято верили в справедливость и в лучшее будущее и как все делали для того, чтобы как можно быстрей приблизить это будущее.