Преступление Сильвестра Бонара. Боги жаждут. Анатоль Франс
в лицо от самого помещика, подстерег его однажды вечером из-за деревьев на проспекте и промахнулся на пустяк, задев ему пулей только кончик уха.
– Мой дядя, – добавил г-н Поль, – пытался рассмотреть, откуда был направлен выстрел, но не увидел ничего и своим обычным шагом вернулся в замок. Наутро он вызвал управляющего и приказал запереть парк и дом, чтобы ни одна живая душа не могла туда войти.
Он строго запретил чего-либо касаться, что-либо поддерживать или чинить в имении и постройках до своего возвращенья, а в заключение пробормотал сквозь зубы, что он вернется к Пасхе или к Троице, как то поется в песне; но так же, как и в песне, Троица прошла, а о нем ни слуху ни духу. В прошлом году он умер в Каннах, и мы, я и мой зять, первыми вошли в замок, заброшенный уже тридцать два года. Среди гостиной мы увидали выросший каштан. А чтобы гулять по парку – в нем еще надо провести аллеи.
Спутник мой замолк, и среди шуршанья насекомых, копошившихся в траве, был слышен только мерный топот лошадиной рыси. В этом неясном лунном освещении копны пшеницы, расставленные на полях по обе стороны дороги, походили на высоких белых женщин, стоящих на коленях, и я отдался великолепию наивных обольщений ночи. Проехав в густой тени проспекта, мы повернули под прямым углом и покатили по господскому проезду, в конце которого внезапно появился черной массой замок с башенками наверху. Мы ехали мощеной дорогой, подходившей к «красному» двору и перекинутой через ров с проточной водой взамен давно разрушенного подъемного моста. Потеря моста, думается мне, явилась тем первым унижением, какое претерпела эта воинственная усадьба, прежде чем приняла миролюбивый вид и так же мирно встретила меня. Отраженье звезд в темной воде сверкало дивной чистотой. Г-н Поль, как вежливый хозяин, провел меня на самый верх до моей комнаты, в конце длинного коридора, и, извинившись за то, что не может меня представить своей супруге в такой поздний час, пожелал мне доброй ночи.
Комната моя, побеленная и обитая персидской тканью, носит отпечаток галантной прелести XVIII века. Еще теплая зола, свидетельствуя, с каким стараньем изгоняли сырость, наполняла камин, доска которого служила опорой фарфоровому бюсту королевы Марии Антуанетты. На белой раме тусклого и в пятнах зеркала два медных крючка, куда старинные дамы вешали свои цепочки, предлагали теперь на выбор свои услуги моим часам, которые я тщательно завел, ибо вопреки положеньям термитов считаю, что человек тогда хозяин времени, являющегося самой жизнью, когда разбил он время на часы, минуты и секунды – то есть на частицы, пропорциональные кратковременности самой жизни человека.
И я подумал: жизнь нам кажется короткой только потому, что мы бездумно прилагаем к ней мерило наших легкомысленных надежд. Всем нам, как старику в басне, становится необходимым добавлять к нашей постройке еще одно крыло. Прежде чем умереть, хочу закончить историю аббатов Сен-Жермен-де-Пре. Время, дарованное Богом каждому из нас, подобно драгоценной ткани, по которой мы вышиваем, кто как может. Я расцветил свою