Как помочь детям учиться хорошо. Главные секреты успеваемости, которым не учат в школе. Джон Холт
для «исследования»; я была просто мамой, которая обожала все записывать. Поскольку некогда мне довелось прослушать курс по развитию речи в Гарварде, формирование речевых навыков у моего собственного ребенка представляло для меня особый интерес. Кроме того, я была учительницей английского языка и хотела понаблюдать, как он учится читать. Когда Пол начал писать свои первые слова, я была изумлена и заинтригована. Лишь позже я узнала об исследовании Чарльза Рида, посвященном детской орфографии. Эта его работа произвела на меня столь сильное впечатление, что я и свои заметки стала рассматривать как «данные»…
В этом исследовании я не стремлюсь к общим выводам, которые можно «применить» к другим детям; скорее, я хочу побудить читателей и специалистов внимательнее приглядеться к самому акту учения. Именно к акту, предполагающему драму и действие…
Вначале Пол был бессознательным субъектом, не подозревавшим о роли моего магнитофона и записной книжки. Примерно в шесть лет он впервые осознал, что происходит; мой интерес и внимание явно доставляли ему удовольствие. К семи годам он сам стал наблюдать за собственными успехами. Когда я проводила первичный анализ данных за первый год (5:1–6:1) и раскладывала на столе его писанину, он охотно рассматривал ее вместе со мной и даже пытался читать. Свою задачу он видел в том, чтобы взломать то, что некогда представлялось ему шифром, кодом. Эти первые слова были наглядным свидетельством его прогресса и давали ощущение удовлетворения. «Кажется, тогда я не знал о немой e», – однажды заметил он (7:8). Примерно в то же время Пол увидел, как я записываю какой-то вопрос, который он задал о правописании. Я спросила, как он относится к тому, что я записываю его слова. «Когда я стану старше, я буду знать, о чем спрашивал, когда был маленьким», – ответил он.
В восемь лет он стал более застенчивым и начал возражать против открытого наблюдения и ведения записей, так что я перестала это делать. Однажды, когда я тайком наблюдала за латерализацией функций, он заглянул в мою записную книжку и проворчал: «Мне не нравится, когда записывают все, что я делаю» (8:0). Пол по-прежнему приносил мне все, что писал (кроме личных заметок): как и я, он понимал, насколько это важно. В девять лет он стал полноценным участником исследования – ему было интересно, почему раньше он читал и писал именно так, а не иначе. Когда я высказала предположение, что, читая вслух, он тем самым хотел получить обратную связь со стороны взрослых, Пол возразил, что взрослые тут ни при чем – ему самому нужно было слышать слова, чтобы понять, правильно ли он все делает.
Это исследование создало особую связь между нами; и я, и Пол живо интересовались работой друг друга, и оба с превеликим удовольствием следили за тем, как он растет и развивается. Я стала ценить в своем сыне определенные качества, которые в противном случае остались бы незамеченными».
В 1960 году, когда я впервые начал делать заметки о Лизе, я не думал, что собираю данные, провожу исследование или готовлюсь написать книгу.