Жестокая одержимость. С. Массери
Но тем не менее я должна рассказать ей о том, что случилось, – это я, собственно, и делаю. Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить:
– Это он виновник аварии.
Повисает пауза, а затем:
– Да ладно?!
Я вздрагиваю под пристальным взглядом Уиллоу.
– Вайолет Мари Рис! – Она приподнимается на локте. – Ты, должно быть, шутишь? Это он…
Она указывает на мою ногу.
– Грейсон Деверо, – резко выдыхаю я. – Мне бы и в голову не пришло выдумывать это дерьмо, Уиллоу. Этот придурок врезался в мою машину, но… – Я протягиваю руку и сжимаю ее запястье. – Ты не можешь об этом никому рассказывать.
– Почему нет?
Потому что мною было подписано соглашение о неразглашении, которое также послужило основанием для отказа от предъявления обвинений. Моя мать стремилась извлечь максимальную выгоду из ситуации и с моей помощью выжать из них все до последнего пенни. Она настаивала на том, что семья Деверо должна покрыть все наши медицинские расходы, а Грейсон отбыть тюремный срок. Однако Грейсон был освобожден из полицейского участка уже в течение нескольких часов. Временной промежуток между тем, как полицейские допросили меня в больнице перед операцией, и их прибытием в дом Грейсона, оказался слишком велик, поэтому они заявили моей маме, что проведение алкотеста невозможно, хотя я клялась, что Грейсон был пьян. Ему все сошло с рук. Как гласит история, его отец сделал несколько телефонных звонков, и начальник полиции снял все обвинения. Грейсон быстро и тихо покинул город, а я даже не знаю, были ли у него взяты отпечатки пальцев.
После им оставалось всего лишь разобраться с гражданским иском, которым им угрожала моя мать. Когда отец Грейсона пришел в больницу, он стал взывать к здравомыслию моей мамы и, указав на меня, спросил, готова ли она провести меня через суд? Ведь меня будут допрашивать. Почему меня не было дома? Чем я занималась в тот день? Что побудило меня повернуть на ту улицу? Была ли я внимательна на дороге? Старалась ли избежать столкновения с другой машиной?
Только на эти вопросы я не смогла бы ответить, ведь день, предшествующий аварии, будто стерся из моей памяти.
Мне не только неизвестно, с какой скоростью я ехала, но и была ли я хотя бы пристегнута. Если бы не фотографии моей машины, сделанные после аварии, я бы не поверила в то, что произошло. А осознав масштаб происшествия, я не могла понять, каким образом мне удалось остаться в живых. Водительская дверь была настолько деформирована, что напоминала скорее скомканную бумагу, чем металл, а пассажирская дверь на одной из фотографий была распахнута, потому что через нее, обхватив за шею и поддерживая голову, меня извлекали спасатели, первыми оказавшиеся на месте аварии. Но эта часть в моем сознании слишком размыта, а весь тот день в памяти начинается с боли, лица Грейсона и крови. Возможно, я неоднократно теряла сознание, потому что мне казалось, что между моментом, когда медики помогали девушке выбраться из машины Грейсона, а спасатели пытались извлечь меня, – прошло несколько секунд.
Я помню, как та