Крылья над Кальдорой. Анна Флин
Он моргает, словно не верит в то, что только что произошло.
– Она… – произносит он, его голос звучит растерянно. – Ничего.
Я тяжело дышу. В голове всё ещё гул, как после сильного удара. Вдруг чувствую, как тёплая жидкость течёт по верхней губе. Кровь. Из носа.
Марко отступает, надевая перчатки.
– Она ничего не знает о взрыве, – говорит он, не глядя на меня.
Эрлинг молчит. Его холодный взгляд направлен на меня, и я чувствую, как внутри всё сжимается от страха.
– Ничего нового, – наконец произносит он, сдерживая раздражение.
Марко склоняет голову, словно извиняясь.
– Сегодня тебе повезло, Нордергард, – говорит Эрлинг, его голос звучит как приговор.
Опускаю голову, чувствуя, как мир вокруг медленно вращается.
– Уберите её, – приказывает глава Чёрной Стражи.
Меня грубо хватают за руки, рывком поднимают, и я вскрикиваю от боли, которая пронзает плечи. Ноги подгибаются, но стражам всё равно. Меня тащат к двери.
Голова гудит, как от удара колокола, и боль в висках кажется невыносимой. Каждое движение отдаётся в боку, где осталась глубокая, жгучая боль от ударов. Кровь продолжает течь из носа, тонкими каплями падая на одежду и землю. Я ощущаю её металлический вкус на губах, солоноватый и тошнотворный.
Меня вытаскивают наружу и просто швыряют. Я падаю на колени, руки врезаются в мокрую, липкую грязь. Лёд пробирает пальцы, холод проникает сквозь кожу.
Запах гари висит в воздухе, густой и удушливый. Завод, чьи стены покрыты копотью, стоит как мрачное напоминание о произошедшем. Воздух тяжёлый, в нём смешались запахи дыма, сырости и тлена.
– Проваливай, дартлогийка! – голос Инквизита режет слух. Он гневен, полон презрения, как будто мне вообще не место в этом мире.
Я пытаюсь подняться, но ноги не слушаются. Грязь липнет к ладоням, холодная и густая. Чувствую, как она проникает под ногти, оставляя мерзкое ощущение.
– Двигайся! – кричит имперец, и я слышу звук его сапог, приближающихся ко мне.
Собрав остатки сил, встаю. Пошатываясь, делаю шаг, затем ещё один. Спина горит от боли, но я продолжаю идти. Холодный ветер бьёт в лицо, смешивая запахи гари и влаги, обжигая кожу.
Гетто встречает привычным зловонием сырости, гнили и грязи. Узкие улочки кажутся длиннее, чем обычно. Тусклый свет фонарей выхватывает лишь очертания зданий, покрытых плесенью.
Каждый шаг отдаётся тупой болью в боку. Я чувствую, как ткань на локтях и коленях пропитана грязью, холодной и влажной, словно это проклятие, которое не смыть.
Тени на улицах кажутся живыми, наблюдающими за мной. Но я знаю, что здесь никто не подойдёт, чтобы помочь. Это гетто. Здесь никого не волнует чужая боль.
Я едва волочу ноги, каждый шаг даётся с трудом. В голове пульсирует боль, а грудь стянута, будто на неё наложили железный обруч.
Когда добираюсь до своей комнаты, ноги подкашиваются, и я падаю на колени. Запах сырости и плесени внутри ещё сильнее, но мне всё равно.
Я не плачу сразу. Просто сижу, уставившись на старый