Артефакторы. Осторожно, двери открываются. Екатерина Соболь
– большая ценность, – продолжал мужчина, и его голос едва заглушал подземный гул и дрожь, которые уже забрались куда-то под фонтан. – Мне кажется, вы, ребята, не вполне это понимаете. Даром раздавать их – все равно что швырять в толпу алмазы. В бескорыстии всегда есть что-то от глупости.
– Тебя забыли спросить, – невежливо процедила мама и сделала шаг к двери.
Руку она убрала в карман. Антон помнил, что там лежит ключ, и почувствовал малодушное облегчение. Она сейчас сама закроет дверь!
– Понимаю, – вздохнул Гудвин. – Ты веришь в свое дело, любишь свою работу и все такое. Но убеждения – опасная вещь. Они даже могут заставить мать тащить за собой ребенка в зимнюю ночь, где гуляют волки.
Мама больно схватила Антона за руку, дернула поближе к себе и выдохнула:
– Пошел вон. Я тебя видела, и я на тебя заявлю. Поплатишься за все, что сделал.
– Ну, после нашей встречи заявлять на меня будет некому. Жаль твоего малыша, но, как я сказал, ничего личного.
И остатки миролюбия, которые еще оставались в их беседе, исчезли. Гудвин схватил маму за локоть и потащил к двери. Антон, перепуганный до смерти, вцепился в ее пуховик, но Гудвин с невероятной силой тянул маму за собой. Она пыталась его ударить, а он будто не замечал.
Гудвин взялся за ручку и распахнул дверь шире, впуская во двор больше потустороннего голубого сияния. Антон, который так и висел на маме, резко выдохнул. В отличие от артефактов, двери – как призраки, коснуться их невозможно, так как же Гудвин…
Но думать об этом некогда, надо защитить маму. Гудвин попытался вытолкнуть ее за дверь, а она – схватиться за раму, хотя это все равно что держаться за дым. Антон понял: вся надежда на него. Он крепче вцепился в мамин пуховик и тянул к себе, но его ноги вязли в снегу, а тот сползал в трещины под дверью. Гудвин схватил маму за воротник пуховика и со всей силы толкнул в светящийся проем. Руки Антона разжались, и он выпустил край маминого пуховика, а схватиться снова не успел. Он не услышал ни слова, ни вскрика, мама тратила каждый вдох только на спасение, и… Где же она?
Дверь полупрозрачная, и Антон думал, что, упав, мама просто приземлится на снег, но она исчезла, как будто голубое сияние ее проглотило. Антон замер на четвереньках перед распахнутой дверью. Гудвин схватил его за капюшон, и Антон сразу понял: его вытолкнут туда, к маме. Где бы она ни была сейчас, они окажутся там вместе.
Но в последний момент что-то напугало его, как пугает зверька вид распахнутой клетки. Не думая, Антон вытащил руки из рукавов куртки и отполз.
Земля под ними подрагивала. Гудвин отшвырнул куртку и сделал шаг Антону навстречу, тот инстинктивно вскинул руку – и весь снег вокруг них поднялся в воздух. С земли, из чаши фонтана, из вазы, которую держала каменная девушка.
Снегопад, по-прежнему валивший с неба, замер в воздухе. Антон посмотрел на свою дрожащую голую руку с растопыренными пальцами. Потом на Гудвина, который удивленно оглядывал разом почерневший двор. Каждая снежинка, что спала на кустах и скамейках с начала зимы, покинула свое