В чужих морях. Никки Мармери
комковатый матрас.
– Повезло тебе! – усмехается он. – Это постель Уайта, он помер на прошлой неделе.
Диего машет рукой в носовую часть, там на полу есть место: угол, образованный изгибом корпуса и пустым лафетом.
– А что? Хорошее место, не хуже любого другого, – фыркает он.
Я осматриваюсь. Прикидываю расстояние до трапа, отмечаю узкие темные закутки. Тени, в которых за столбами может кто-то прятаться.
– А где спишь ты? – спрашиваю я.
– В каюте генерала. – Он оглядывается назад и вверх. – На юте.
– А может…
Он качает головой.
– Это единственная отдельная каюта на корабле. Даже джентльмены спят в арсенале.
Диего разворачивает матрас, и я не могу не заметить, насколько тот жалок и неудобен. Из матраса выпрыгивает блоха. Что я наделала? Я пожертвовала надежным пристанищем отдельной каюты, и ради чего – ради этого?
Диего садится и похлопывает по матрасу рядом с собой.
– Знаешь, – говорит он, доставая опал из шелкового мешочка, – тебе не обязательно было красть камень. Генерал все равно увел бы тебя. Назло испанцу.
Я сажусь рядом.
– Мне хотелось отнять у него что-нибудь.
Он кивает, поднимая бровь.
– Небеса благоволят достойным желаниям.
Даже в тусклом свете опал волшебно играет, испуская осколки радуги, пронзающие тьму. Пылинки танцуют в красных, оранжевых, золотых лучах.
– Что это за камень? – спрашивает Диего.
Я вздыхаю, не поднимая глаз.
– «Слава Кортеса». Огненный опал, который конкистадор Кортес отнял у ацтеков.
– Как он оказался у дона Франсиско?
– Он вез его в Лиму, к вице-королю Перу. Показать камень и попросить у него рудничных рабочих.
– Значит, есть и еще камни? Они собираются открыть опаловые рудники в Новой Испании?
– Есть, – киваю я. – Горы набиты опалами. Не повезет беднягам, которых испанцы загонят в шахты добывать их.
Я смотрю на следы, которые мои ступни оставляют на досках, и снова перевожу взгляд на Диего, зачарованного созерцанием сокровища. У меня нет желания делиться с ним секретами, но я не хочу, чтобы он уходил. Я пока не готова остаться одна.
Поэтому я склоняюсь ближе. От него пахнет прелью и высушенными табачными листьями.
– Этот опал особенный. – Я поворачиваю камень правильной стороной. – Можно увидеть вырезанное на нем лицо.
Диего всматривается, щуря глаза, сгорбившись над камнем. Корабль переваливается через волну. Луч света падает на опал из открытого пушечного порта, и я чувствую на своей щеке чужое дыхание, когда он издает вздох, увидев лик бога Солнца, высеченный древним ювелиром.
– Путана ди дио, – шепчет он.
– Для них этот опал был священным. Испанцы забрали его. Как и все остальное.
– Естественно, – усмехается он. Его лицо вдруг делается уродливым, искажаясь гримасой жадности. – Для меня он тоже святыня.
Диего