Паломничество с оруженосцем. Тимофей Юргелов
свежемороженой самсы».
– И как же люди с улицы решают такие проблемы?
– А-а оченно просто, – заглянула она в его глаза своими огромными темными зрачками. – Каждый несет все, что ему в голову взбредет, это пишется на диктофон, а потом от зерен отделяются плевелы. Методом мозговой атаки.
– О смысле жизни – методом мозговой атаки! Ну и что, нашли они, в чем смысл жизни?
– А может, как раз найдут – если обычным способом не могут! Может быть как-нибудь так и найдут… Вот и мой корпус. Пока… – И она, коротко приникнув и прижав его руку, вдруг побежала вверх по ступенькам.
Еще оглянулась в свете фонаря над входом, улыбнулась, помахала пальчиками и скрылась за дверью. Не погасло сияние в груди, но источник света исчез. У Андрея не сошла еще глупая улыбка, вызванная неожиданным расставанием и растерянностью, как он почувствовал досаду. "Стреляная птица", – подумал раздраженно Андрей. И тут же наплыли мысли о завтрашнем дне: как он ее встретит, и что будет говорить и т.д. и т.п. И после каждого наката – сладкое замирание, а потом тянущая, тоже приятная тоска отлива. Вдруг он поймал себя на том, что не может вспомнить ее лицо. «Что это значит? – думал Андрей. ─ Полчаса назад расстались, а лица не помню. Помню, что красивая, что глаза синие, что губы ярко накрашены, что платье бордовое, – а все вместе представить не могу. И, несмотря на это, все замирает внутри при одной мысли о ней, как будто мне опять шестнадцать. В чем причина? А просто лицо не важно, ─ главное, зверь узнал зверя, вернее, самое себя и хочет слиться в одно: соединяться без конца, чтобы продолжаться»…
Через минуту, невзирая на злые мысли, он снова пытался вспомнить лицо Зои и снова думал, что будет и как, и что должно произойти между ними. И снова голова, горло, все его существо было охвачено каким-то нервным томлением, и чем дальше, тем томление становилось навязчивее и мучительнее. Мысли начинали топтаться на одном месте, превращаясь в наваждение, от которого невозможно было отделаться…
Борисыч проснулся от рези в переполненном пузыре и сухости во рту. Он стал искать край кровати, чтобы встать, но кровать никак не кончалась. Тогда он решил, что спит в кузове своего грузовика, хотел схватиться за борт, но борт оказался таким же бесконечным, как и кровать. Открыл глаза: тьма была кромешная – будто и не открывал. "Где я?" – попробовал вспомнить Борисыч, но и это оказалось непросто: еще одна стена выросла между ним и его памятью. Она была податливая, вязкая – он тыкался в нее, утопал, но проникнуть к чему-либо предметному, скрывающемуся за ней, не мог. Попытался вспомнить, с кем пил сегодня, и по этому определить свое местонахождение, но и лица ускользали от плывущего в бурый мрак сознания. Начал вставать – все закачалось и перевернулось: перестали существовать даже низ и верх. Остались только сухость, резь и еще неукротимые, темные силы, стремившиеся вон из желудка, которые ему удалось подавить, задержав дыхание и часто сглатывая. "А может, я того… с перепою ласты склеил? – подумал Саня. – Почему тогда так хреново? Нет, все-таки, наверно, я еще