Невеста Мороза. Айлин Лин
же ещё? – удивившись, прервалась Настя.
– Сама ведь понесёшь! – рявкнул он, – дура-девка, долго ли пройдёшь с таким?
Сестра часто заморгала, на ресницах блеснули слёзы:
– Тятенька, да что с тобой?
– О тебе думаю, – пробурчал тот, – куда эдакую тяжесть девке? Собери узел, да не клади всего подряд. Чай не к оборванке идёшь, к колдунье великой. Босой и голодной тебя не оставит.
Тут и я прислушалась. Выходит, на полном довольстве будем. Хорошо. Не хотелось бы ещё о хлебе насущном переживать.
Сестра вздохнула так, что затрепыхались занавески на окнах, и принялась перебирать вещи заново.
Скоро и матушка подошла, таща в руках два ведра с надоем. Я поспешила ей на помощь. Парное, пахнущее сеном, молоко процедили через тряпицу, разлили по крынкам, часть спустили в подклет. Остальное Марьяна поставила на печь, не топившуюся летом.
Подхватив объёмный горшок, женщина собралась во двор. Оставаться в избе не хотелось.
– Погоди, матушка. Я помогу тебе, – вышла вслед за ней.
Во дворе, за домом, была небольшая печурка, где готовили летом. Не топить же печь в жару. Там уже подходил пышный каравай. Марьяна споро поставила горшок на огонь, подвинула мне корзину с репой. Усевшись на лавку, принялась чистить овощи, попутно размышляя о том, что мне с собой взять. Очень не хватало нижнего белья. Я чувствовала себя голой без него, особенно сегодня, когда Стужайло только и стоило, что юбку задрать.
– Матушка, есть ли у нас какой отрез тонкой ткани?
– На что тебе? – Марьяна двигалась механически, как робот, в глазах ни одной мысли. Не по себе становилось от этого взгляда.
– Пошить кое-что в дорогу, Настя говорит, в Перемилово вохвов видели.
Женщина села ко мне на лавку.
– Вот и отпущу тебя, доченька, – взгляд её немного прояснился, – учись прилежно. Не возвращайся домой. Не даст тебе здесь жизни, – она ласково погладила меня по голове, – найду, что просишь. Побудешь последнюю ночку со мной и упорхнёшь, точно птенец. Останусь я совсем одна, – на этих словах она сникла, поправила прядку волос, выбившуюся из-под платка, и снова вернулась к печке.
Жалко стало её, пусть и не родная. Какая жизнь с этим боровом ждёт Марьяну?
– Как смогу, – сказала я ей тихо, подойдя к печке, – заберу к себе. Дождись только.
Надеюсь, там, в нашем мире, Марфа позаботится и о моих родителях. Поможет, если беда случится. Как она там, интересно? Освоилась хоть малость?
Марьяна обернулась, ласково улыбнувшись:
– Дождусь, доченька, коли, воля твоя.
Из-за угла выглянула Настя:
– Долго ещё возиться будете? Вечерять пора.
При всей её привлекательной внешности, характер у сестрёнки был не сахар.
– Иди, Настенька, на стол накрывай. Скоро ужинать будем, – отослала ей Марьяна.
Еда была не столь сытной, как днём. Каша на молоке, варёные овощи, хлеб. Когда мы поели, на небе уже отгорал закат. Марьяна вышла на улицу, закрывая ставни, а Настя зажгла лучину, что заменяла свечу, закрепив её в