Безупречный злодей для госпожи попаданки. Дарина Ромм
давать зелье, ускоряющее рост волос, они лишь чуть ниже ушей. Беда в том, что в этом мире отрезать волосы могут только рабыне или преступнице – это мне лекарь рассказал.
Таращу на старшую испуганные глаза, и в этот момент кто-то из девушек кидает нам платок. Старшая хватает его и молниеносным движением накручивает мне на голову, прикрывая остриженные волосы. Вся повозка дружно выдыхает, и мы снова начинаем прислушиваться к происходящему снаружи.
– Права не имеешь! В повозке приличные женщины из моего дома, на свадьбу их везу, – это рычит наш бритоголовый возница, и полог снова задергивается.
Короткая пауза, и второй голос подозрительно тянет:
– Женщины из твоего дома? Да я тебя знаю! Ты у Али Меченого служишь. Откуда у раба свой дом?!
– Ты, огрызок хвоста грикла! Где ты у меня рабское клеймо нашел?! Зенки с утра залил и не видишь дальше своего носа, болван! – орет бритый.
Уй-й! Сейчас он разозлит мужика, и тогда обыск нам обеспечен!
Словно подтверждая мои слова, стражник ледяным тоном произносит:
– Оскорблять меня вздумал?!
Старшая в отчаянии закатывает глаза и сквозь зубы стонет:
– Идиот Евлин! Пропадем же!
Секунду я смотрю на нее, затем решаюсь – встаю и отдергиваю полог. Прикрываю рукой глаза и несколько секунд жмурюсь от ударившего в лицо солнца. Перевожу взгляд на стоящих у повозки мужчин – бритого Евлина и высокого плечистого стражника лет тридцати в кожаных доспехах. У обоих злые лица. Стражник держится за рукоять короткого меча, Евлин положил ладонь на висящий на поясе нож.
Делая вид, что поправляю платок, я разворачиваю руку запястьем наружу, и взгляд стражника цепко впивается в мою гладкую, без отметины рабского клейма, кожу.
Я робко улыбаюсь, опускаю глаза и шепчу:
– Дядюшка, что случилось? Бабушка волнуется, у нее опять заболело сердце…
Из-под ресниц смотрю на задумчивое лицо стражника. Он тоже смотрит на меня: взгляд карих глаз пробегает по моей одежде, обуви, проходится по щиколоткам, коротко задерживается на них и неспешно идет вверх. Обжигает кожу на плечах, шее и застывает на лице. Несколько секунд мы смотрим друг на друга: я – из-под ресниц, он, не скрываясь, – в упор.
Мои губы чуть растягиваются в легкой улыбке, и, затрепетав ресницами, я в смущении опускаю глаза.
– Племянница, немедленно скройся! – рявкает Евлин и тянется задернуть полог.
– Но бабушке плохо, дядя! – я округляю глаза и беспомощным оленьим взглядом смотрю на застывшего стражника.
Неожиданно из повозки звучит дребезжащий, совершенно старческий голос:
– Что там, внучка? Когда же мы поедем? Ох, мое сердце!
– Простите, бабушке плохо – она совсем старенькая и очень слаба. Но так хотела побывать на свадьбе своей любимой внучки, что папа не смог ей отказать… Возможно, это ее последнее желание, – шепчу я несчастным голосом.
Снова робко улыбаюсь задумчиво глядящему на меня стражнику. Бросаю предупреждающий взгляд на хмурого Евлина и скрываюсь в повозке, плотно задернув за