Песни разбитых сердец. Амелия Харт
они будут помнить друг друга вечно, как две половинки одного целого, которые нашли друг друга среди руин и отчаяния, и их любовь стала неиссякаемым источником надежды и веры в этом беспросветном мире, она будет жить вечно. Их страсть, разгоревшаяся среди руин, стала той самой искрой, которая разожгла пламя надежды в сердцах других, показав, что даже в самых тёмных местах, где, казалось, нет ни света, ни жизни, всё же есть место для любви и надежды.
И эта искра никогда не погаснет, потому что она живёт в их сердцах, и в сердцах тех, кто помнит их историю, и кто верит в то, что любовь может спасти мир. Их любовь будет жить вечно, словно маяк в ночи, указывая путь тем, кто потерял надежду, тем, кто ищет свет во тьме. И она будет всегда напоминать о том, что даже в самом жестоком мире можно найти любовь, и эта любовь сильнее всего.
Искалеченная Любовь
Свет был тусклым, теплым и постоянным, как дыхание спящего, но эта теплота не несла в себе успокоения, а скорее напоминала затхлый жар, исходящий от давно тлеющих углей. Она не помнила, когда в последний раз видела солнце, когда тепло его лучей ласкало ее кожу, когда яркий свет окрашивал мир в сочные краски. Здесь же, в этой комнате, свет был однообразным, монотонным, словно в камере пыток, где дни и ночи смешались в одну бесцветную массу. Было ощущение, что прошло целая вечность, что она пробыла здесь годы, увязнув во времени, словно муха в липкой паутине. И в то же время, словно вчера она шла по улице, полная надежд и планов, а теперь… Теперь она была пленницей в этом сером, убогом помещении. Комната была маленькой, пожалуй, слишком маленькой для любой человеческой души, с голыми, серыми стенами, выкрашенными в отвратительный оттенок, который, казалось, впитывал в себя весь свет, оставляя лишь удушливую темноту. Этот оттенок серого казался ей отголоском пыли, оставленной прошлыми обитателями этого жуткого места, и, в то же время, он был отпечатком ее собственного отчаяния. В углу, словно насмехаясь над ее положением, стоял тонкий матрас, явно давно не знавший стирки, и накрытый старым, затертым одеялом, пахнущим затхлостью, пылью и еще чем-то, от чего мутило. Этот запах, казалось, въелся в ее кожу, стал частью ее существования здесь. Она помнила, как ее сюда притащили, грубо и бесцеремонно. В памяти промелькивали обрывочные кадры, как на старой кинопленке: острая, пронизывающая боль в голове, как будто ее ударили чем-то тяжелым, чьи-то сильные, цепкие руки, сжимающие ее тело, темнота, от которой кружилась голова, и вот она здесь, в этом сером, безжалостном плену. Как именно это произошло, она не могла вспомнить во всех подробностях. Точнее, ее память отталкивала эти воспоминания, словно они были грязью, запачкавшей ее сознание, болезненным осколком, от которого она хотела отмахнуться.
Первые дни… Она даже не могла назвать это днями, скорее, они были похожи на бесконечную, тягучую муку, на сон без сновидений, наполненный лишь болью и безысходностью. Она забивалась в самый дальний угол комнаты, прижимая колени к груди, обхватывая их руками, словно пытаясь защитить