Я буду сверху. Мария Зайцева
лапой. Ускоряется, двигаясь уже совсем бешено и грубо, и я кончаю. Долго, сладко, до звезд в глазах. Каа-а-айф… Боже, какой кайф…
Словно во сне, ловлю его финальную дрожь, продлеваю ее, выдаивая для себя остатки удовольствия.
И бессильной тряпочкой обмякаю в его лапах после. Зная, что он и тут проконтролирует. Не отпустит. Позаботится.
Он и в самом деле мягко и аккуратно опускает на пол, проводит ладонями вниз, целомудренно опуская на мне юбочку, обычную, до колена, в невинную клеточку. В комплекте к юбочке: белая блуза и гольфы. Все скромно. Без выпендрежа.
Я вообще не выпендриваюсь никогда, непонятно, что его так во мне зацепило.
– Курпатов, ты совсем с ума сошел?
А это ко мне дар речи возвращается. Вовремя, ничего не скажешь.
– Какого черта ты творишь?
– Это ты какого черта? – рычит он, наклоняясь ниже, чтоб глаза в глаза. И я залипаю на его бешено расширяющиеся зрачки. Здесь плохо видно, вокруг нас полумрак, разбиваемый полосой света из-под двери. И оттого глаза его кажутся черными и дьявольскими. – Что это придурок имел в виду?
– Не пойму, о чем ты… – бормочу я, наощупь проверяя комплектность пуговиц на блузе. Мало ли, вдруг оторвал, бешеный такой. А мне весь день еще учиться.
– Все ты понимаешь… – раздраженно бьет он ладонью о стену рядом с моей головой. Ой, какой страшный хомячок!
Не удерживаюсь, фыркаю.
– Смешно тебе? Смешно? – еще больше раздражается Курпатов, – я его в землю вобью, поняла? А тебя к кровати привяжу!
– Одни обещания, – вздыхаю я, – ты лучше скажи, какого черта трусики порвал? Мне как учиться теперь?
– Никак, – скалится он, и зубы в полумраке кажутся белыми и хищными, – ко мне поедем.
– С чего это? – удивляюсь я, – у меня сегодня три пары.
– Какие еще пары? Без трусов?
– Ну, ко мне никто под юбку заглядывать не будет, – пожимаю я плечами, а затем, воспользовавшись тем, что Курпатов занимается приведением себя в порядок, умудряюсь проскользнуть под его рукой и оказаться у двери подсобки. И там, с нескрываемым удовольствием, договариваю, – пока, во всяком случае.
И, игнорируя придушенный яростный хрип: “Что значит “пока”?”, дергаю дверь и выбегаю наружу.
Не торможу, понимая, что, стоит чуть задержаться, и догонит, плавали – знаем, скачу по лестнице и забегаю в аудиторию.
Прерываю пространный монолог профессора на сакраментальной фразе: “У гуманитария мозг нежный. Его нельзя травмировать цифрами”, киваю и протискиваюсь к Верке.
Профессор на мое появление только философски жмет плечами и продолжает:
– Продолжаем… И не смотрите на меня так… У вас сейчас лица такие… Называется, информация поступила в голову и ищет мозги.
Все ржут, я под шумок раскладываю вещи, Верка шепчет:
– Ты где была? Васькин в травмпункте.
– А чего? – не удивляюсь я информации.
– Упал неудачно.
– Бывает.
– А ты чего?
– Ничего. Живот прихватило. Давай слушать.
Открываю