В гостях у турок. Под южными небесами. Николай Лейкин
Семеновна! Не съесть ли нам горячих сосисок? – предложил жене Николай Иванович. – Вот горячие сосиски продают.
– Нет-нет. Ты ешь, а я ни за что… – отвечала супруга. – Я теперь вплоть до Белграда ни на какую и станцию не выйду, чтобы пить или есть. Ничего я не могу из цыганских рук есть. Почем ты знаешь, что` в этих сосисках изрублено?
– Да чему же быть-то?
– Нет-нет.
– Но чем же ты будешь питаться?
– А у нас есть сыр из Вены, ветчина, булки, апельсины.
– А я съем сосисок…
– Ешь, ешь. Ты озорник известный.
Николай Иванович постучал мальчику в окно, опустил стекло и взял у него сосисок и булку, но только что дал ему две кроны и протянул руку за сдачей, как поезд тронулся. Мальчишка перестал отсчитывать сдачу, улыбнулся, ткнул себя рукой в грудь и крикнул:
– Тринкгельд, тринкгельд[6], мусью…
Николаю Ивановичу осталось только показать ему кулак.
– Каков цыганенок! Сдачи не отдал! – проговорил он, обращаясь к жене, и принялся есть сосиски.
Поезд мчится по-прежнему, останавливаясь на станциях с трудно выговариваемыми не для венгерца названиями: Ксенгед, Кис-Керес, Кис-Жалас. На станции Сцабатка поезд стоял минут пятнадцать. Перед приходом на нее, кондуктор-славянин вошел в купе и предложил, не желают ли путешественники выйти в имеющийся на станции буфет.
– Добра рыба, господине, добро овечье мясо… – расхваливал он.
– Нет, спасибо. Ничем не заманишь, – отвечала Глафира Семеновна.
Здесь Николай Иванович ходил с чайником заваривать себе чай, выпил пива, принес в вагон какой-то мелкой копченой рыбы и коробку шоколаду, которую и предложил жене.
– Да ты в уме? – крикнула на него Глафира Семеновна. – Стану я есть венгерский шоколад! Наверное, он с паприкой.
– Венский, венский, душечка… Видишь, на коробке ярлык: «Wien».
Глафира Семеновна посмотрела на коробку, понюхала ее, открыла, взяла плитку шоколаду, опять понюхала и стала кушать.
– Как ты в Турции-то будешь есть что-нибудь? – покачал головой муж.
– Совсем ничего подозрительного есть не буду.
– Да ведь все может быть подозрительно.
– Ну уж это мое дело.
Со станции Сцабатка стали попадаться славянские названия станций: Тополия, Вербац.
На станции Вербац Николай Иванович сказал жене:
– Глаша! Теперь ты можешь ехать без опаски. Мы приехали в славянскую землю. Братья-славяне, а не венгерские цыгане… Давеча была станция Тополия, а теперь Вербац… Тополия от тополь, Вербац от вербы происходит. Стало быть, уж и еда и питье славянские.
– Нет-нет, не надуешь. Вон черномазые рожи стоят.
– Рожи тут ни при чем. Ведь и у нас, русских, могут такие рожи попасться, что с ребенком родимчик сделается. Позволь, позволь… Да вот даже поп стоит и в такой же точно рясе, как у нас, – указал Николай Иванович.
– Где поп? – быстро спросила Глафира Семеновна, смотря в окно.
– Да вот… В черной
Чаевые, чаевые.